Жениться по любви - Бок, Хильдур

(и похоже, что егерские). Потом мимо него проскользнула фигура в длинном тёмном плаще, прошла сама Каттен, а он так и остался валяться на полу, неспособный даже выругаться вслух. Нет, про себя он, конечно, матерился долго и проникновенно, сам понимая, что повёл себя как полный идиот: врываться без спросу к чародейке, будь она хоть десять раз целительницей! Фриду, помогающую строить горку для приютских детишек, забыл? Один небрежный жест (пассами, кажется, она их называла) — и куча, сложенная из снежных глыб, заровнялась безупречно гладкой ледяной коркой. К опасливой радости сироток постарше и подростков-послушников, настроившихся таскать воду вёдрами с речки. А Ламберт зябко поёжился, представив себе такую же ледяную корку на живом человеке.

Об этом Каттен и заговорила первым делом, когда вернулась и втащила Ламберта на кровать, прислонив, как тряпичную куклу, к стене.

— Сир Ламберт, — сказала она, безнадёжно вздыхая и булькая чем-то из тёмной бутыли, — никогда, ни-ко-гда не врывайтесь к магу без его или её на то разрешения. Вежливо постучали, дождались какого угодно отклика и медленно, без резких движений вошли. Даже если он или она заняли вашу собственную спальню. Я-то целитель, я такой клятвой связана, что даже защищаясь стараюсь никого лишнего не убить. А та же Фрида без раздумий влепит в вас ледяное копьё. Что с её силищей будет для вас смертным приговором.

Она подошла с чашкой в руках к Ламберту и, придерживая ему голову, влила в рот огненную жидкость, в которой несложно было опознать «Пламя глубин». Ламберт раскашлялся и, хвала Девяти, смог наконец просипеть:

— И что это было?

— Гномий самогон, — усмехнулась она. — Только не спрашивайте, из чего они его гонят. Не знаю и, пожалуй, не хочу знать. Для обработки ран и инструмента, для компрессов и настоев подходит идеально, а сырьё пусть остаётся тайной.

— Пойло я узнал, — голос слушался уже лучше, и даже голову удалось пристроить поудобнее. — Я про ваше колдовство.

Целительница глянула на него с таким удивлением, словно Ламберт спросил, с какой стороны встаёт солнце.

— Обычное хирургическое заклинание для обездвиживания раненых, которым требуется срочная операция, — сказала она. Она с вожделением поглядела на бутыль, но опять вздохнула и убрала её в шкафчик. — Как прикажете вырезать зазубренную стрелу из того, кто извивается и рвётся из рук? Того гляди либо наконечником, либо ланцетом повредишь жизненно важный орган, а так шарахнешь обездвижкой и режешь спокойно.

— И даже рот затыкать не надо, — буркнул Ламберт, пробуя потихоньку шевелить пальцами.

— Да Девятеро с вами, а обезболивающее-то на что? Действует, правда, недолго, — признала Каттен, — и после него всё болит гораздо сильнее, так что народ поопытнее обычно просит: «Не надо, я так потерплю». Но молодые сплошь и рядом игл и ланцетов боятся сильнее, чем топоров и арбалетов, вот и… режешь и шьёшь их без боли, а потом они получают откатом… — Вместо бутыли она вытащила какую-то коробочку, достала из неё отрезок толстой соломины и аккуратно подожгла кончик от головни в камине. По тесной комнате поплыл сладковатый дымок, Каттен сперва потянула его носом, потом сунула второй конец соломины в рот. — И нечего на меня так смотреть, — буркнула она. — Испортили мне романтический вечер. Пить мне нельзя, а расслабиться как-то нужно.

Она подбросила ещё дров, они тут же занялись от ярко рдеющих углей, а Каттен развалилась на кровати рядом с Ламбертом, подсунув под спину и плечи подушку. На ней всё так же был плащ почти на голое тело — всё тот же, не новый и не особенно тёплый, потому что присланные по приказу Ламберта подбитую волчьим мехом куртку и енотовую шапку с полосатым хвостиком она не глядя вернула с тем же посыльным. «Заработаю и сама куплю», — сказала упрямая дура. Так и мёрзла, надо думать, в плащике из тонкого, совсем не зимнего сукна.

— Болотник, что ли? — хмуро спросил Ламберт, поневоле вдыхая отчётливо пахнущий мёдом и какими-то ягодами дым.

— В основном, да. Не беспокойтесь, болотник на самом деле вредит здоровью не больше, чем ложечка ликёра в мороженном.

— Да уж.

— Серьёзно. Главная его опасность — к нему слишком легко привыкнуть. Всё равно что возить в тележке здорового — этак он ходить разучится. А с болотником перед сном легко отучиться засыпать самостоятельно. Так что я стараюсь не злоупотреблять.

Они помолчали, пока Каттен курила свою отраву, а Ламберт упрямо растирал одну непослушную вялую руку другой и наоборот.

— А теперь вы мне скажите, что это было, — потребовала Каттен, бросив остаток обгоревшей соломинки в камин. Каморка у неё была крошечная, ей даже вставать толком не пришлось — только потянуться к огню. — Врываетесь, пугаете добрых людей… Или вы с чего-то решили, будто я должна хранить вам верность? Простите, не вижу причин. — Она повертела перед собой узкие нервные руки, глядя то на тыльные стороны кистей, то на ладони. — Браслетов ваших я не ношу, кольца тоже не ваши, так в чём дело, сир Ламберт?

— А наденете? — как-то само собой вырвалось у Ламберта, заворожённо следившего за бликами на двух дешёвеньких с виду колечках. — Моё кольцо?

— Чтобы вы мне уже на законных основаниях устраивали сцены ревности? Сот меня упаси. Вы же сами совершенно не способны удовлетворить женщину, а в качестве вашей фаворитки я даже самостоятельно позаботиться о своём удовольствии не смогу. Я имею в виду, найти кого-то по своему вкусу, а не с собственной рукой общаться, — насмешливо уточнила она.

— Неужели приходилось? — ядовито спросил Ламберт, задетый этим «вы совершенно не способны».

— Иногда бывает лень кого-то искать, — без всякого стеснения сказала она. — Иногда… обстоятельства не способствуют. А зачем партнёр вам, я вообще не понимаю. Вы же зациклены на собственных ощущениях. До того, кто под вами, вам вообще дела нет. Не проще ли самому сделать так, как нравится, чем использовать для этого равнодушную куклу?

— Что ж вы спали со мной две недели подряд?

— Мне показалось, вы не безнадёжны, — чуть помедлив и без особой охоты ответила Каттен. — Увы, только показалось. Вы как хороший фермер, сир Ламберт. Вы всерьёз, без притворства, заботитесь о том, чтобы ваша скотина была жива и по возможности здорова. Ну, и сыта тоже — по возможности. А что она при этом