Пепел. Гори оно все... - Весела Костадинова

был счастлив, Аль. Потому что в другом случае… - внезапно Ярослав, поддавшись усталости или, возможно, виски, что туманило его сдержанность, прижал ее к себе чуть сильнее, чем позволяли приличия. Это было мимолетное движение, почти случайное, но достаточно, чтобы она почувствовала — тепло его тела, напряжение, скрытое под безупречным костюмом, и то, что ткань была скрыть не в состоянии.

Ее сердце заколотилось так громко, что, казалось, его стук заглушает музыку, голоса, весь этот проклятый зал. Она подняла глаза, встретив его взгляд — и в глубине его зрачков, обычно холодных и расчетливых, теперь полыхало нечто живое, необузданное, как пламя, которое он, похоже, и сам не ожидал выпустить на волю. Это длилось лишь мгновение, но для Альбины оно растянулось в вечность.

— Ярослав… — выдохнула она, едва слышно, не зная, что сказать, но чувствуя, что должна что-то сделать, чтобы разорвать это опасное сближение. Ее голос дрожал, выдавая панику, которая нарастала внутри. Она попыталась отстраниться, но его рука, все еще лежащая на ее талии, не позволяла этого сделать слишком резко, не нарушая внешней благопристойности.

Он моргнул, словно очнувшись, и пламя в его глазах тут же потухло, сменившись привычной сдержанностью. Его губы искривились в легкой, почти виноватой улыбке, но в ней не было тепла — только тень самоиронии.

— Прошу прощения, Альбина, — сказал он тихо, его голос снова стал ровным. — Кажется, я… перебрал с виски. Не пугайся…. Пожалуйста…. Артур!

Артур, который до этого стоял чуть поодаль, наблюдая за ними с ревниво прищуренными глазами, подошел ближе. Его лицо было напряженным, губы сжаты в тонкую линию, и Альбина уловила в его взгляде не только раздражение, но и что-то похожее на тревогу.

— Что ты делаешь, пап? — холодно спросил он, останавливаясь в шаге от них.

Ярослав посмотрел на сына, и в его глазах мелькнула злость, а после - искренняя, отеческая усталость. Он не отвел взгляда, ответил жестко и холодно.

— То, что должен был делать ты, придурок малолетний, — сказал он, словно пощечину сыну отвесил. Одной фразой, одной интонацией. — Езжайте домой, уже поздно. Я тут сам все до конца доведу.

Ярослав аккуратно, почти церемонно передал руку Альбины Артуру, словно завершая некий ритуал. Ритуал на глазах всех гостей, который ставил Альбину на одну ступень с ними. Он давал сыну разрешение и делал это открыто, чтобы поняли все, абсолютно все, кто находился в зале. Почти демонстративно. Но его пальцы на мгновение задержались, но тут же отпустили ее, и он отступил, возвращаясь к своей роли хозяина вечера. Альбина почувствовала, как напряжение, державшее ее в тисках, немного ослабло, но на его место пришла новая волна эмоций — слишком много, чтобы их разобрать.

Артур посмотрел на нее, и его взгляд смягчился. Его светлые глаза, обычно такие живые, теперь казались потухшими, словно этот вечер выжал из него все силы.

— Поехали из этого дурдома, рыжик, — сказал он тихо, и в его голосе сквозила смесь вины и облегчения.

— Да… — выдохнула Альбина, не находя в себе сил на большее. Она не знала, что чувствует. Усталость, будто весь вечер она бежала марафон. Облегчение от того, что этот кошмарный прием, наконец-то, остался позади. Смятение от слов и поступков Ярослава, которые все еще эхом отдавались в ее голове. А еще — желание то ли спрятаться ото всех, то ли прижаться к Артуру, спрятаться в его тепле, где не будет ни взглядов, ни шепотков, ни игр, в которые она не умела играть. Наверное, все это смешалось в ней в один запутанный клубок.

Артур взял ее за руку, его пальцы были теплыми, но слегка дрожали — от злости ли, или от напряжения. Он не сказал больше ни слова, лишь повел ее к выходу, пробираясь сквозь толпу гостей, которые теперь казались ей просто фоном — размытым, неважным. Она чувствовала на себе их взгляды, но они уже не ранили так, как раньше. Может, потому, что она была с Артуром. Может, потому, что слова Ярослава — о сапфире, о шансе, о том, что Артур выбрал ее — все еще звучали в ней, давая странную, пока неосознанную силу.

Когда они вышли на улицу, холодный ночной воздух ударил в лицо, заставив Альбину вздрогнуть. Артур тут же снял пиджак и накинул ей на плечи, не спрашивая. Его движения были привычно заботливыми, но в них чувствовалась какая-то неловкость, как будто он не знал, как загладить вину за этот вечер.

— Прости, — сказал он наконец, когда они остановились у машины. Его голос был тихим, надломленным, словно вечер выжал из него все силы. — Я не думал, что все будет… так.

Альбина посмотрела на него, хотела что-то сказать, но не успела. Артур наклонился и поцеловал ее — крепко, страстно, с такой силой, будто ждал этого момента весь вечер. Его пальцы запутались в ее волосах, выдергивая шпильки, и тяжелые локоны, освобожденные от строгой прически, рассыпались по плечам. В этом поцелуе было все — его тоска, его желание, его извинение за то, что не мог защитить ее от этого мира.

— Аля… — выдохнул он, отстраняясь лишь на миг, чтобы заглянуть ей в глаза. — Моя Аля…

Его голос, хриплый от эмоций, проник ей прямо в сердце. И в этот момент в ней что-то перевернулось. Усталость, страх, сомнения — все отступило перед внезапной, ясной уверенностью. Она знала, чего хочет. Знала, что это правильно.

— Поедем к тебе, Артур, — сказала она, и ее голос прозвучал твердо, без тени колебания.

Он замер, его глаза расширились от удивления.

— Что?

— Поедем к тебе, — повторила она, глядя ему прямо в лицо. Решение пришло мгновенно, словно пелена спала с глаз. Она ждала этого, была готова к этому, и теперь, после всего, что пережила, знала: это их момент. Не для Ярослава, не для гостей, не для доказательств — для них двоих.

Артур не стал переспрашивать. Его лицо озарила улыбка — не та, что он раздавал гостям, а настоящая, теплая, полная облегчения и радости. Он обнял ее так крепко, что у Альбины затрещали ребра, и начал целовать — в шею, в лоб, в глаза, в щеки, наплевав на приличия, на гостей, которые вышли покурить и теперь глазели на них с крыльца. Ему было все равно. В этот момент для него существовала только она.

— Аля… — шептал он