Пепел. Гори оно все... - Весела Костадинова

Она прижалась к нему, вдыхая его запах, чувствуя тепло его рук, и впервые за вечер позволила себе расслабиться. Гости, взгляды, шепотки — все это осталось позади. Машина тронулась, унося их прочь от особняка, от бала, от Ярослава и его загадочных слов, от мира, который пытался ее сломать. Впереди была ночь, и что бы она ни принесла, Альбина знала: они с Артуром будут вместе.

19

Артур целовал ее с такой жадностью, словно хотел раствориться в ней, запечатлеть каждый миллиметр ее кожи. Его губы скользили по ее щекам, шее, ключицам, оставляя за собой горячий след, от которого кожа Альбины пылала. Ее губы припухли от его поцелуев, а внутри разгоралось что-то новое, обжигающее — смесь томления, огня и желания, которого она никогда раньше не знала. Она подчинялась его рукам, опытным, уверенным, но при этом удивительно нежным. В каждом его прикосновении чувствовалась страсть, но и забота, и это позволяло ей, несмотря на смущение и легкий страх, доверять ему полностью.

Все началось еще в машине, когда они подъехали к элитной высотке в центре города. Артур смотрел на нее потемневшими глазами, в которых горело что-то дикое, первобытное. Он наклонился ближе, его дыхание обожгло ее кожу. Его рука медленно скользнула по ее шее, спускаясь ниже, к вырезу платья, где обнаженная кожа встречалась с тканью. Пальцы задержались там, лаская, дразня, а затем продолжили путь вниз — по животу, к низу живота, с тихим шорохом скользя по шелку платья. Каждое движение было словно искра, разжигающая пожар внутри нее.

Альбина тихо застонала, чувствуя, как горят щеки, как напряжение скапливается где-то внизу, в самом центре ее существа. Она была одновременно и смущена, и ошеломлена этим новым, неизведанным ощущением. Ее тело откликалось на его прикосновения, и это пугало ее так же сильно, как и манило.

— Идем, — прошептал Артур, его голос был хриплым, почти сорванным от сдерживаемой страсти. Он помог ей выйти из машины, поддерживая за руку, словно боялся, что она исчезнет.

Альбина шла за ним на негнущихся ногах, ее сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук эхом отдавался в ночной тишине. Внутри нее бушевала буря — страх перед неизвестным, радость от близости с Артуром, возбуждение, которое она не могла контролировать, смущение от собственной смелости и неуверенность в том, правильно ли она поступает. Но каждый взгляд Артура, каждый его жест словно говорили ей: все будет хорошо.

Они вошли в лифт, и едва двери закрылись, он снова притянул ее к себе. Его руки обняли ее, прижимая так близко, что она чувствовала жар его тела, его учащенное дыхание, его возбуждение, которое он пытался сдерживать, но которое выдавали его глаза, его движения. Он целовал ее снова — в губы, в шею, в мочку уха, шепча ее имя, как заклинание. Альбина прижалась к нему, ее пальцы невольно сжали ткань его рубашки, и она поняла, что хочет этого — хочет его — больше, чем боится.

Лифт остановился, и Артур, не отпуская ее руки, повел ее к квартире. Дверь за ними закрылась, отрезая их от всего мира — от бала, от Ярослава, от чужих взглядов.

— Рыжик, мой рыжик, — шептал он, и его голос дрожал от едва сдерживаемой страсти. Он старался не торопиться, но его руки, его движения выдавали, как сильно он хотел ее. Тихо скрипнул замок ее платья, и ткань, с легким шорохом, соскользнула к ее ногам, оставив ее в одном белье. Альбина инстинктивно прикрылась руками, но Артур мягко, но настойчиво отвел их, его взгляд был полон восхищения.

— Аля… — выдохнул он, прижимаясь губами к ее шее. В следующее мгновение он легко подхватил ее на руки, словно она ничего не весила, и понес в спальню. Его дыхание было горячим, неровным, и она чувствовала, как он изо всех сил сдерживает себя, стараясь быть нежным.

В спальне он опустил ее на кровать, и его руки, теперь уже менее терпеливые, начали снимать рубашку, почти срывая пуговицы. Он освобождал себя и ее от остатков одежды, и каждый его жест был смесью нетерпения и осторожности. Его губы нашли ее грудь, затем скользнули ниже, к животу, оставляя за собой дорожку из поцелуев, от которых кожа Альбины покрывалась мурашками. Когда он опустился еще ниже, она вскрикнула — тихо, почти испуганно, — ее тело прогнулось навстречу новым, неведомым ощущениям.

Это было как прикосновение огня — острое, обжигающее, но желанное. Страх смешивался с восторгом, неуверенность — с доверием. Она боялась этой неизвестности, но в то же время принимала ее, позволяя себе раствориться в его руках.

— Не бойся… — его голос, низкий и успокаивающий, дрожал от сдерживаемой страсти, но в нем чувствовалась искренняя забота. — Не бойся, мой рыжик…

Но когда он усилил напор, Альбина не была готова. Острая, неожиданная боль пронзила ее, и она вскрикнула, инстинктивно пытаясь отстраниться. Ее тело напряглось, она дернулась, словно желая вырваться, но Артур, опьяненный страстью, не дал ей этого сделать. Его руки крепко сжали ее бедра, удерживая на месте с почти собственнической силой. Его движения, до того нежные, стали хищными, нетерпеливыми — он ждал этого слишком долго, и теперь его желание сметало все барьеры.

Альбина замерла, пытаясь справиться с собой. Она заставляла себя расслабиться, довериться ему, но боль была слишком яркой, слишком всепоглощающей. Она выгнулась дугой, ее пальцы вцепились в простыни, а в груди заклокотал протест, который она изо всех сил старалась подавить. Это не было похоже на то, о чем она мечтала, на ту близость, которую она представляла. Это было грубо, пугающе, и ее тело кричало, чтобы все прекратилось.

Артур, почувствовав ее реакцию, замер на мгновение. Его дыхание было тяжелым, прерывистым, но он, словно очнувшись, приник губами к ее шее, пытаясь успокоить, смягчить. Он возобновил движения, уже осторожнее, но боль не отступала, и Альбине было не до удовольствия. Она стиснула зубы, заставляя себя не вырываться, не отталкивать его. Она знала, что он не хотел ей зла, что его страсть была искренней, но это знание не могло заглушить дискомфорт, который она испытывала.

Из уголка ее глаза тихо выкатилась слеза, скользнув по виску и растворившись в волосах. Она не хотела, чтобы он это заметил, не хотела портить этот момент, который должен был быть их, особенным. Но