Эта башня во мне - Надежда Викторовна Ожигина

из отцов, ты бахвалился, будто выменял тайны, пытаясь спасти Тамару. Ложь! Тебе не было дела до болезни сестры! И никого ты не спас. Грига закопали в Сибири, а Тамару, хрупкую нежную Тами…

Не хотелось вспоминать, откуда и как разъяренный Григорий выкрал сестру. Что позволил ей сделать со всеми мерзавцами, что глумились в клинике над бывшей княжной. Как в последний момент уберег часы, снятые с легендарной башни, как угрозами и посулами убедил отдать окна из Сухаревки на хранение в Донской монастырь. Как шептал на ухо партийным чинам, мол, зачем уничтожать кирпичи, из которых сложена башня! Лучше пусть служат народу, станут основой для новых дорог!

Пока целы те кирпичи, спрятанные глубоко под асфальтом, пока светятся два окна, укрытые в монастыре, будет жить и отец, глава ордена Субаш, больше известный в миру как Сухарь. Единственный опыт чернокнижника Брюса, первое со-здание петровской Москвы.

«Милостивой мой государь! Перед отъездом твоим государским был мне твой государев указ, чтобы в англицком граде Лондоне сойтись с мужем в науках великим Ньютоном и прознать про разные тайны его и того чудного собрания, на коем присутствовать сам изволил. И я зело старался исполнить достойно, по всяк день прилежно вникая в премудрости и погружаясь в пучину древних герметичных наук. Безмерен кладезь мудрости сего почтенного мужа, и хранит его собрание бесчетно томов по одной лишь любезной мне астрологии! Что ж до того, что ты, государь, изволил назвать натуральной магией, зарожденной эллинами в стародавнее время, то открываются здесь просторы обширные да великие.

Доношу тебе, милостивейшему государю, что поведал мне сей ученый муж восьмого числа сего месяца с дозволения некого Кристофера Рена, с которым дружбу крепкую свел, о вещице тайной, над коею бьются, а разгадать не сподобит Бог. Воистинно видел у них безделицу – кусок безвестного мне металлу с чертами и резами зело странными. И с табулы той со всем прилежанием срисовал для твоей государевой надобности али забавы подробный чертеж. По заверениям Кристофа Рена, зело увлеченного всякими зданьями и планами застройки стольного града, на той табуле начеркана ничтожная часть заклятья, что способна срастить человека живого и камни, для примеру, крепосцы Тауэр, дабы впитал человече силу и мудрость древней постройки. Такоже мнится мне, государь, что многие мысли умны у Рэна и, коли представится случай, начеркаю тебе план, государь, по герметичной перестройке Москвы с учетом зодиакальных знаков и сильных волшбой заповедных мест, что зовутся меридианами.

А пока же зело желаю к сентябрю докончить учение, дабы, как ты повелел твоим государским указом, возвратиться на родину и служить тебе.

За сим вручаю тебя, моего милостивого государя, в сохранение всещедрого Бога, а сам остаюсь твоего царского величества всенижайший раб и холоп Якушко Брюс, всеуничиженно челом бьет».

Гроза раздирала небо когтями. Пахло пряно, по-весеннему ярко: землей, листвой, а еще червями, полезшими на теплый асфальт.

Отец перестал браниться, лишь смотрел вприщур из-под белых бровей, испытующе, с хитрецой. Ждал от наследника действия, достойного подлости минувших дней.

Когда от резиденции ордена остались лишь кирпичи да фундамент, надежно укрытый новой дорогой, а все документы, какие нашли, забрал самодовольный Самойлов, Сухарь смотрел по-другому. Жалок был обворованный князь, испод, возомнивший себя господином покрасневшей от флагов Москвы.

Когда Григ самовольно покинул каторгу и открыл проход в Теневую башню, куда вытащил из застенков отца, Андрей Воронцов лил горючие слезы, прославляя сыновий долг и любовь. Тогда коробило от сладких речей, истекавших из древнего пугала.

А сейчас передергивает от намеков на расправу с непокорным наследником, вновь пренебрегшим наказом главы. Будто бы в прошлом неглупый отец растерял в одиночной камере все способности к логическим выводам. Будто не чуял возросшей мощи некогда слабого музыканта, творившего чары из семи нот, размещенных на нотном стане.

Раньше ты мог отдавать приказы, и половина Москвы вставала на задние лапки, чтобы слету поймать сладкую кость. Но не теперь, отец.

– Между прочим, – мерзко засмеялся Сухарь, потирая зяблые руки, – в стольный город пожаловал гость. Из далекой восточной земли. Жаждет кровушки моей и твоей. Мечтает украсть разработки Брюса. Что ж, бесполезный сын, вдруг да сбудется проклятье того азиата, что обратил меня в склад кирпичей, сотрудничая с нечестивым шотландцем? Мнится мне, что исподний потомок прилетел отомстить за деда, обернувшись черным драконом…

Некому было слушать все предположения Сухаря. Грига уже не было в комнате с окнами, уцелевшими от Сухаревой башни. Обнажившись по пояс, он вспрыгнул на стену, вскинул руки, активируя татуировки, и взлетел над испуганной темной Москвой.

Фролов Вадим Никонорович, нынешний командор кромешников, тоже следил за грозой. Он не верил Гидрометцентру, как умудренный опытом россиянин, но не любил погодных явлений, не предсказанных внутренней магической силой.

Непростая гроза разыгралась над притихшей в страхе столицей, в ней чудился разгул древних стихий. Такие грозы он видел дважды, когда приехал из Петербурга сменить пропавшего без вести командора Сергея Самойлова. До сих пор ему ставили в пику, что не был Фролов коренным москвичом, мол, как можешь, заезжий бездарь, управлять Бюро Кромки и гардемаринами без исподней истории, без замшелых корней?! Почти сотню лет попрекали, слава богу, теперь есть достойный ответ. Но послевкусие с языка не слизать, и с местными исподними кланами ох как непросто разграничить влияние!

– Исподняя гроза, – подтвердил Обухов. – И в честь чего такой фейерверк?

– А ты связывай факты, милсдарь курсант, – ласково посоветовал командор. – Лярву в театре убили – раз. Григорий-не свет-Воронцов стер улики и отказался сотрудничать. А дружила лярва с некой Самойловой, известной под именем Аля.

– Внучка пропавшего командора?

– Если только приемная, – протестующе хмыкнул Фролов. – Аля – внучка Софи Вознесенской, а та погибла в день ритуала, потеряв амулет звезды.

– Ой, – взволнованно вскрикнула Люська, даже прикрыла губы рукой. – Если верить отчету Самойлова, Софию ведь убил Воронцов!

– Ага, – согласился ехидный Патрик. – Самойлов целый роман написал. Вендетта за разрушение ордена, личная ревность, любовные муки. Но такого за Григом отродясь не водилось, дерьмо мамонта не способно страдать!

– Погоди, – осадил его Обухов, спешно доставая из сейфа колоду. – Обвинение с Воронцова сняли, а Самойлов бесследно исчез, тем самым подняв волну подозрений. Речь сейчас не об этом. Аля – утерянная Седьмая? Кровь от крови и талант во плоти?

– А еще у нее амулет звезды, который искали у лярвы, – весомо дополнил Фролов. – Лярва же работала администратором в гостинице «Ленинградская»!

Все дружно уставились в небо, по-новому взглянув на грозу, бушевавшую над Тремя вокзалами.

– Инициация? – догадалась Люсьен. – Аля одна, без защиты…

Фролов