Эта башня во мне - Надежда Викторовна Ожигина

«Ленинградская» ласково вела меня за руку. Львы приветственно прорычали и едва приметно кивнули. Я мимоходом коснулась того, кому загадала новую встречу с парнем из московской подземки. Ты хорошо потрудился, котик, выполнил желание глупой девочки, только встреча не принесла ей счастья.

Я не знала, что творилось в моей голове, все плыло, как в рассветный час, когда над озером сгустился туман и мешает разглядеть берега. Я зависла в лодке между прошлым и будущим и не видела вокруг ничего кроме молочной густой кисеи, медленно проникшей в сознание. А где-то на дне притаился дракон. Выжидает и ухмыляется, страшный символ мести и горя, готовый обрушиться на Москву.

Смогу ли я расплатиться, если дракон выставит счет?

Никого у меня не осталось. Ни подруги, которую считала сестрой. Ни парня, в которого умудрилась влюбиться после стольких лет неверия и одиночества.

Так хотелось выдавить яд из сердца, что из залы я побежала к лифтам, совершенно забыв, что они не работают. Но гостиница с тихим шелестом раскрыла двери ближайшего лифта, хотя я не успела коснуться вызова.

Что остается потерявшему все, чем дорожил в переломанной жизни? Наделять душой предметы и здания. Будем дружить, «Ленинградская»?

И снова беспощадная память подкинула образ Грига, как он стоял возле лифта и гладил стену, точно дикого зверя, пытаясь успокоить, вступить в контакт. Он ведь слышал голос гостиницы! Чувствовал ее гнев и боль!

Я ткнула в кнопку восьмого этажа и быстро поехала вверх под изумленно-возмущенные крики не успевших запрыгнуть внутрь постояльцев. Не хотела ни с кем общаться, даже рядом стоять в кабинке. Верила, что «Ленинградская» поможет открыть тот двухместный номер, где Григ повязал браслет на запястье. Хотелось еще раз все это представить, прежде чем вырвать занозу.

Лифт вздрогнул, двери открылись. Я сделала шаг в коридор, на мягкий, идеально чистый ковер, затканный алыми звездами.

То, что это не восьмой этаж, я услышала сразу. Совсем другая тональность. Измененная высота звука рождала незнакомую доселе мелодию.

Маленький коридорчик, живо напомнивший мне приемную. Пара диванов, обитых бархатом, столик, картины на стенах. В полу – аккуратная дорожка лампочек, словно взлетная полоса. И ковер, и лампочки, и узор на обоях – все подсказывало мне направление. Подталкивало к двухстворчатым белым дверям.

Новое чувство пробилось в сознание. Невозможное чувство уместности!

Я не проникла без спросу в тайные комнаты «Ленинградской», это она меня провела и разрешила увидеть.

Волнительно, как бывает лишь в детстве, когда открываешь коробку с подарком. А еще безопасно и радостно, словно в объятьях мамы. Такое волшебное чувство покоя, что я присела на мягкий диванчик и пять минут расслаблялась. Ничего не саднит, не болит. Не разъедает душу. Слезы больше не льются из глаз. Потому что я дома. Наконец-то дома.

Гостиница подмигнула мне лампами, дунула в лицо ветерком.

Я согласно кивнула, встала с дивана и решительно распахнула двери, ведущие в неизвестность.

2.

За дверями прятался просторный номер, обставленный в стиле модерн, по советским временам – с избыточной роскошью. Несколько комнат, много света и воздуха, зеркала, хрусталь, красное дерево. Дисковый телефон, крошечный ламповый телевизор, дополненный круглой линзой для увеличения картинки. Шикарно!

Спальня, гостиная, кабинет. Здесь стоял стол, номенклатурный, массивный, обитый зеленым сукном, с малахитовой чернильницей и уютной лампой. Дубовое кресло с львиными лапами, обтянутое натуральной кожей.

Легко представился его владелец: в военном френче, с золотыми погонами, с рядами орденов на широкой груди. Косой пробор, черты лица – словно вырезанные из гранита. Волевой взгляд и все такое по списку, как показывают в фильмах про тот период.

В этом кабинете решалась судьба не только пережившей войну страны, всего зарубежного мира! Вон и карта висит на стене, утыканная флажками. Правда, сложно сходу понять, что означают все эти флажки.

Напротив стола – книжный стеллаж, от пола до потолка.

Честно, я готова была увидеть собрание сочинений Ленина, «Капитал», постановления Съездов партии и прочие литературные ужасы, которые знал наизусть каждый политработник. Что-то такое в кабинете нашлось, под самым потолком, не дотянуться. Интересный подход к священным текстам, но я понимала владельца.

Потому что на нижних полках стояли сокровища настоящие: первые издания Пушкина, Гоголя, прижизненное издание Достоевского и Лев Толстой в многотомнике, переплетенном в кожу, с золотым тиснением по корешку. Вся классика русской литературы, дореволюционная роскошь, журналы, подшивки, сборники. Изумительные справочники по ботанике, с дивными гравюрными иллюстрациями. Птицы России, животный мир. «Великокняжеская, царская и императорская охота на Руси», мечта каждого библиофила!

А еще была целая секция с нотами! И я боялась на них дышать, перелистывая страницы. Да у меня же руки дрожали, и хотелось немедленно достать скрипку, чтоб раствориться в звуках, вымыть из сердца всю горечь и боль, что поселилась во мне от предательства самых близких в мире людей. Музыка лечит любые раны, это я знала точно, ее магия безгранична, ее власть над миром безмерна. Ею можно подчинить и даже убить.

А раритеты, что я держала в руках, были книгами заклинаний, которые дано прочитать лишь избранным.

Моя невинная слабость: старинные пожелтевшие ноты. Я разыскивала их в интернете, на книжных развалах, блошиных рынках. Изредка удавалось добыть что-то стоящее, досоветских времен, но и цену платить приходилось немалую.

А тут несколько полок богатства! Восемнадцатый век, девятнадцатый век. Поздние списки средневековых подборок, с переложением под современность. Голова кружилась от счастья. Будто кто-то вручил мне волшебную лампу! И джинн исполнял желания!

Но все-таки я не утратила бдительность. Не запрыгала от восторга, повизгивая, как сумасшедшая. Не кинулась к скрипке в музыкальном азарте. Жизнь кое-чему научила за последние несколько дней. Провела через пытки, стыд и предательство, протащила через кровь и смерть. В мире, где исподнее лезет наружу, волшебство не дается даром. Все имеет страшную цену, тем более в пещере Чудес.

В комнатах пустынно, но чисто: ни пылинки даже на книжных полках, паркет натерт до зеркального блеска, окна прозрачны настолько, что жутко к ним подходить.

Кто-то прибирается в тайных комнатах, предназначенных для партийной шишки, кто-то ежедневно следит за порядком, ждет возвращения господина. Я бы не удивилась, увидев на мраморном столике чашку горячего кофе со сливками.

Ощущение было странным, мелодия скрытого номера обманывала, увлекала, оплетала скрипичной партией. Здесь никто не успел пожить. Не насладился уютом спальни, не любовался закатом в гостиной. Не читал за массивным столом. Все приготовили, разместили, расставили книги на полках. Замерли в ожидании. Но никто