Теория гибрида - Пенн Кэссиди

в кои-то веки не торопясь. Я расчесала свои длинные волосы и посмотрела в наполовину запотевшее зеркало. Я с трудом узнала женщину, которая смотрела на меня в ответ. У нас было одно и то же лицо, но внутри все было по-разному.

Я открыла ящик туалетного столика и достала ножницы, сделав несколько пробных надрезов. Затем поднесла их к волосам и подстригла. Я даже не колебалась. Длинные белые пряди дождем спадали к моим ногам мокрыми комками, и с каждым из них с моих плеч буквально падала тяжесть. Примерно через пять минут после этого мои волосы свисали прямыми прядями до самых плеч.

Пока я смотрела на себя, мои губы растянулись в улыбке. Говорят, что волосы могут хранить воспоминания. Они могут быть щитом или спасательным кругом. Ты могла прятаться за ними, как за маской, или носить как трофей. Мои волосы так долго были всем этим. Я всегда была красивой, безупречной и самим совершенством. Мои волосы всегда были длинными, ниспадающими и невинно выглядящими, именно такими, какой Райан хотел, чтобы я была. Такой, какой он меня воспитывал. Но не больше.

Прямо сейчас я не была той напуганной, сломленной женщиной. Не с этой силой, кипящей внутри меня. Я чувствовала, что волк смотрит на меня в ответ, такая же часть меня, как и дампир, которым я себя считала. Когда они сказали мне, что я гибрид, рациональная часть моего мозга хотела это отрицать. Я хотела сказать им, что они ошибаются, но они не были неправы. Как только это вышло наружу, я поняла, что это реально. Я чувствовала это глубоко в своих костях. Теперь я могу чувствовать это — ту другую часть меня, которая была такой могущественной и злой на весь мир.

Вес волос, которые я сбросила, был бременем. Никогда больше Райан не сожмет в кулаке эти пряди и не подчинит меня своей воле. Никогда больше Карсон не сожмет меня так крепко, когда мы трахаемся, и не заставит меня чувствовать себя никчемной. Мы никогда больше не трахнемся.

Я вышла из ванной в шелковом халате, чувствуя себя отдохнувшей и пахнущей цветами, а не кровью. Впервые за долгое время на моем лице появилась улыбка, а на сердце стало легче. Я была готова броситься на кровать и спать до тех пор, пока кто-нибудь не придет за мной, но мне следовало знать, что сон никогда не входил в мои планы.

Фауст стоял напротив меня, в изножье моей кровати, скрестив на груди покрытые татуировками руки. Его поза была широкой и мощной, а челюсти крепко сжаты, когда он нахмурился.

— Это может подождать? — Спросила я, зевая.

Я не особо удивилась, обнаружив кого-то в своей комнате. Это быстро становилось здесь нормой, но я смертельно устала и не думаю, что у меня хватит духу с кем-либо спорить, особенно с Фаустом.

— Я не думаю, что это возможно, — сказал он, разжимая руки и медленно приближаясь ко мне. — Мы не собираемся притворяться, что ничего не произошло.

— Это не я притворялась.

— Ты не знаешь, с чем играешь, Сиренити. — Его голос был тихим, но не сердитым. Скорее… медленно закипающим. У меня внутри все перевернулось, когда он остановился в нескольких дюймах от меня. — Я нехороший человек. Ты должна это знать. Мне насрать, если ты думаешь, что у людей есть потенциал для искупления. Меня не волнуют ни твоя мораль, ни твоя совесть.

— Тогда что именно тебя волнует, Фауст? Я, блядь, вся во внимание. — Скорее всего, он тоже.

— По какой-то гребаной причине, — сказал он с шипением, — все, что меня, кажется, волнует в последнее время, — это ты.

Его глаза были полны ярости, а челюсть так плотно сжата что казалось высечена из камня.

Я потеряла дар речи. Могу сказать совершенно честно, что не ожидала, что он скажет это… когда-либо. Мне хотелось рассмеяться ему в лицо. Я бы так и сделала, если бы не тот факт, что не ощущала ничего, кроме абсолютной истины.

Когда я промолчала, он сказал:

— Кажется, я не могу выкинуть тебя из головы, и это сводит меня с ума. Я думал, что смогу игнорировать или притвориться, что этого не было, но я больше нет. Я не знаю, что за колдовство ты сотворила с нами, Сиренити. Мне было наплевать на женщин на протяжении веков, а ты врываешься в мою жизнь и все портишь. Весь прогресс, которого я добился, пытаясь собрать себя по кусочкам — пропал!

— Ты не можешь винить меня во всем, через что тебе пришлось пройти, это несправедливо! — Я не могла заставить себя ссориться с ним сегодня вечером, но он должен был знать, что это не моя вина. — Я здесь не для того, чтобы играть какую-то роль в твоем исправлении. Это твоя работа, так же как и моя — исправлять меня. — Воспользовавшись небольшим, неуверенным шансом, я протянула руку и взяла его за руку, что он, к моему удивлению, позволил мне сделать. — Но я могу облегчить это бремя, если ты вытащишь голову из задницы и позволишь мне.

— Красноречива, как всегда. — Он боролся с усмешкой, его губы подергивались, но глаза оставались такими же злыми, как всегда.

Я улыбнулась в ответ.

— Я здесь больше не для того, чтобы ублажать мужчин в своей жизни. Я занималась этим двадцать четыре года. Так что, если у тебя проблемы с этой новой версией меня, скажи что-нибудь сейчас, потому что будет только хуже.

— Может быть, мне начинает нравиться эта «новая» ты, — сказал он, сокращая расстояние между нами.

— Что, потому что я не человек?

— Верно, — кивнул он, даже не пытаясь отрицать то, что мы оба знали, было правдой, — и, возможно, мне также нравится этот новый огонь. Может быть, я хочу этого больше.

— Я думала, ты боишься обжечься?

Его грудь касается моей, и наши губы были достаточно близко, чтобы я могла почувствовать его холодное дыхание. Он медленно облизывает губы.

— Прямо сейчас, это звучит как хороший способ уйти, если бы мне пришлось выбирать. — Его рука поднялась, перебирая мои короткие светлые волосы, и я закрыла глаза, пока его пальцы массировали мою кожу головы. — Позволь мне остаться с тобой на ночь…

Удивленно открыв глаза, я подозрительно нахмурилась, гадая, что он имел в виду. Это было на него не похоже.

— И что потом? — Спросила я. — Мы притворимся, что последних двух месяцев между нами никогда не было?

— Нам не нужно ни в чем притворяться, — сказал он, прикусывая мою нижнюю губу, отчего