Жестокое искушение - Джилл Рамсовер

— Молоко? — Я сгорала от нетерпения. Я не ела Frosted Flakes с детства — до тех пор, пока Элиза не запретила Глории покупать их, потому что, по ее словам, от хлопьев я толстела.

Оран усмехнулся с явным удовольствием, принеся пакет молока, а затем наблюдал, как я наслаждаюсь первым кусочком сладкого лакомства.

— Кто-нибудь говорил тебе, что пялиться невежливо?

— А тебе говорили, что жевать с открытым ртом — дурной тон?

Мои глаза округлились.

— Я не… — вместо того чтобы защищать свои безупречные манеры, вдохнула хлопья и начала кашлять.

Оран принес стакан воды, покачивая головой.

— Тебя слишком легко вывести из себя. Пей.

Я послушалась, прочищая горло.

— Придурок, — прохрипела, затем вернулась к еде. Я действительно была голодна.

Оран повернулся обратно к телевизору.

— Нам нужно кое-что обсудить, — сказал он небрежно через плечо. — Рабочие дела, которые возникли прошлой ночью, кое-что изменили. Нам придется скорректировать наше соглашение.

Я замерла, ложка на полпути ко рту.

— Ты имеешь в виду… ты меняешь условия своего шантажа?

Его голова медленно повернулась, пока пронзительный взгляд не встретился с моим. Его внезапная напряженность шокировала меня. Впервые почувствовала, как в его присутствии во мне разворачивается легкий страх.

Почему мой комментарий так быстро испортил ему настроение?

— В каком смысле скорректировать? — продолжила, надеясь сгладить свою оплошность.

Его напряженная челюсть медленно расслабилась.

— Ты переезжаешь ко мне, — он сделал глоток из кружки, будто предложил мне взять такси вместо поезда, а не объявил, где я буду жить в обозримом будущем.

— Переехать? Сюда? На сколько?

Он пожал плечами.

— Не могу сказать точно.

— Ты не можешь ожидать, что я соглашусь на это, — возразила я.

— Два месяца, — он произнес это как встречное предложение, будто мы торговались о цене на недвижимость.

— Два месяца?

Святое дерьмо, это долгий срок. Какого черта он затеял?

— Ты собираешься рассказать, в чем дело? Это не имеет смысла — ты хотел вести дела с Лоуренсом, но, забрав меня у него, рисковал потерять эту возможность. И мой переезд к тебе ничего не меняет в отношениях с Лоуренсом. Что ты от меня скрываешь?

— Для тебя это не имеет смысла, — сухо ответил он. — Ты не член мужского клуба.

Я знала, что его отсылка была просто фигурой речи, но это заставило меня подумать о Веллингтоне, Гетцe и Обществе. Очень особом виде мужского клуба. Том, который я ненавижу.

Мой аппетит испарился и умер.

Я отодвинула свою тарелку.

— И если не соглашусь, ты действительно позволишь им обвинить меня в хранении? — тон был холодным и ровным, но внутри бушевали эмоции.

Я подняла на него глаза. Вся гибкость и разумность, которые были в нем минуту назад, исчезли, сменившись железобетонной решимостью, непоколебимой и непреодолимой.

— Иногда приходится немного испачкать руки. Я не прошу от тебя слишком много.

— Ты не можешь даже представить, о чем просишь, — тихо сказала я. Независимо от того, были ли его мотивы защитить меня или контролировать, в любом случае он мешал мне найти мою сестру.

Не в силах смотреть на него, я отвела глаза в сторону, где на столе лежал телефон. Именно тогда поняла, что мои эмоции затуманили мое суждение, не позволяя ясно анализировать ситуацию.

Я месяцами работала, чтобы получить доступ к личной жизни Лоуренса — его дому или компьютеру — чему угодно, что помогло заглянуть за кулисы. С неограниченным доступом к миру Орана шансы раскрыть что-то о темных секретах клуба Olympus значительно возрастали.

Я вздрогнула, когда его кофейная кружка со звоном ударилась о раковину.

— Это не навсегда, Лина. Тебе не нужно вести себя так, словно это смертный приговор, — он был раздражен, и, если бы не знала лучше, это почти звучало так, будто он был немного… обижен?

— Хорошо, я согласна, — мягко предложила я.

Он изучал меня. Пристально. Настороженно.

У меня было чувство, что нам обоим стало бы намного легче, если бы мы могли заглянуть в мысли друг друга, но это невозможно. Ни один из нас не готов раскрыть свои карты, поэтому наше шаткое перемирие продолжится. Волк и лиса шли рядом, оба гадая, когда другой может неожиданно нанести удар.

— Я договорился с парнями, что мы встретимся у тебя через час.

Господи, он не терял времени.

Мне пришлось буквально закрыть рот, когда осознала, что он открыт. Кивнула, затем выбросила остатки хлопьев в раковину. Нервы наполнили мой желудок сильнее, чем любая еда.

— Мы уже говорили о том, что я съеду, когда закончится срок аренды в марте. Это только немного ускорит процесс. Я все равно буду платить свою долю, обещаю, — поспешно объяснила ситуацию своей ошеломленной соседке, пока полдюжины мужчин стояли в коридоре, ожидая начала работы. Я заставила Орана ждать снаружи вместе с ними. Если он собирался менять мою жизнь без предупреждения, его задница могла подождать пять минут, пока поговорю с подругой наедине.

Джесс и я не были очень близки, но жили вместе последние четыре года. Мы были хорошими соседками. Я не хотела причинять ей боль или создавать неправильное впечатление. Хотя этого вряд ли можно было полностью избежать. Съехать с квартиры без предупреждения было странно. Любой человек с каплей здравого смысла заподозрил бы неладное.

— Я понимаю, Лина. Все в порядке, правда. Я просто удивлена.

— Я знаю. Я сама немного удивлена.

Ее глаза изучали меня, затем скользнули к двери.

— Ты уверена, что все в порядке?

Я подняла руку и постаралась улыбнуться как можно искреннее.

— Я помолвлена с потрясающим мужчиной. Знаю, что это неожиданно, но все хорошо. Правда.

Я надеялась, что, если буду повторять это достаточно часто, сама начну в это верить.

Через час все мои пожитки были сложены в небольшой грузовик. Мне было почти стыдно за то, как мало их было. Больше всего времени заняла упаковка мелких вещей. Я была очень щепетильна в том, как упакованы мои швейные принадлежности, поэтому отказалась позволить кому-либо еще распаковывать эти коробки, когда их доставили в квартиру Орана.

Я оставила Орана разбираться с остальным, пока сама обустраивала рабочее место в гостевой комнате, которую теперь занимала. Я была так поглощена своей задачей, что не заметила, пока не закончила, что ни моей