Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

Ее глаза на секунду загораются, но тут же сужаются.

— Это из-за тебя, — говорит она. В голосе звенит резкий гнев. — Это ты виновата, что его нет!

Я вздыхаю.

— Мне жаль, но это не так. Он в пробке.

И это его вина, добавляю про себя. Уилла злится, но она не одна такая. Алек должен был уже приехать. Я трижды напоминала ассистенту время концерта. Уилла всю неделю о нем говорила.

Алек знал.

И все равно не приехал.

Уилла отворачивается, все так же скрестив руки на груди, а мне хочется ее обнять. Она кажется такой маленькой в нарядном платье и с косичками, с яростным выражением лица.

Я ее понимаю.

И пусть, возможно, Уилла не хочет слушать, я все равно говорю:

— Удачи. Выйди и сосредоточься только на пианино. Не на зале. Просто сделай все, что сможешь, и позволь мелодии унести тебя.

Может, это и не лучший совет для ребенка, но мне помогало. Год за годом, ночь за ночью. Сосредоточься на нотах, на движениях пальцев.

Все остальное не имело значения.

Уилла не отвечает. Через несколько секунд объявляют ее имя, и та выходит на сцену с гордо поднятой головой. Я так привыкла видеть ее рядом с Сэмом, в роли старшей сестры, что забыла, какая она еще маленькая.

Я спешу на место в первом ряду, зарезервированное для родителей. Рядом пустует кресло. Я набрасываются на спинку пиджак, «занимая» его.

Пишу Алеку еще раз:

Я: Первый ряд справа. Выступление Уиллы начинается. Приезжай.

Затем включаю запись и смотрю на Уиллу.

Вскоре появляется и он.

Я чувствую это, даже не поворачивая головы. Его массивное бедро касается моего, а в воздухе повисает знакомый запах кофе и дождя, въевшийся в шерсть пальто.

Уилла сидит за пианино, выпрямив спину, и исполняет свою часть концерта. Играет хорошо. Несколько мелких ошибок, но я замечаю их только потому, что была свидетелем репетиций. Вряд ли остальные зрители что-то уловили.

В руках у Алека букет роз.

Часть моего гнева тает.

Уилла замечает отца в зале. Она бросает взгляд на меня в первом ряду, потом на него, и лицо в мгновение ока озаряется улыбкой.

Краем глаза я замечаю одобрительный кивок Алека.

Боже, как же дети нуждаются в его одобрении. Раньше я не понимала этого настолько ясно.

И не злилась на него за то, что этого не замечает.

После концерта Уилла сбегает по ступенькам к Алеку.

— Ты пришел!

— Пришел. Мне очень жаль, что опоздал, солнышко, — он обнимает ее одной рукой и протягивает розы. — Это тебе.

Она смотрит на него снизу вверх.

— Правда?

— Конечно. Старая добрая традиция, — говорит он. — Уверен, у Изабель после выступлений тоже было полным-полно цветов.

Уилла бросает на меня кроткий взгляд, но тут же переключается на отца.

— Как тебе?

— Ты играла прекрасно. Репетиции не прошли даром, — отвечает он.

Комплимент смывает все следы прежнего раздражения. Она сияет.

Но я все еще киплю от злости, когда мы возвращаемся домой. Гнев затвердевает, становясь еще острее.

Семья приходила на каждое мое выступление, пока тех не стало настолько много, что физически невозможно было присутствовать на всех. Все вчетвером: мама, папа, Елена и Себ. Денег на цветы не всегда хватало, но мама неизменно приносила мои любимые конфеты. А Алек не смог прийти на концерт собственной дочери без опоздания.

Катя приготовила Уилле ее любимый ужин. После того, как дети накормлены и искупаны, Алек укладывает их спать. Обычно это бывает в те редкие вечера, когда он успевает вернуться домой вовремя. Сначала Сэм, потом Уилла. Тридцать минут чтения сказки, и свет выключается.

Если, конечно, он не в отъезде, а это случается частенько: ужины с инвесторами, корпоративные мероприятия.

Пока Алек возится с детьми, в квартире стоит тишина. Я наливаю себе чашку чая и сажусь за широкий кухонный стол, обжигая губы слишком горячей жидкостью. Раздражение не дает расслабиться. Алек хороший отец, но есть вещи, которые ускользают от внимания. Возможности, которые он упускает.

Шаги раздаются раньше, чем я успеваю его увидеть. Алек появляется из детской и замирает, заметив меня.

— Привет, — говорит он.

Я ставлю кружку.

— Привет.

— Хорошо прошел день?

— Да, — я делаю глубокий вдох. — Но на концерте возникли трудности.

Он хмурится.

— Какие?

— Уилла очень расстроилась, что ты опоздал.

— Правда?

— Да, — говорю я. «Расстроилась» даже мягко сказано, и вспоминая ее грустное лицо, голос становится только жестче. — Никакая няня не заменит ребенку родителя.

Его лицо тут же каменеет, вся открытость исчезает.

— Я понимаю.

— Тогда веди себя соответственно.

— Я работаю, — сквозь зубы цедит он. — И делаю это ради них.

— Да, но они этого не понимают и не запомнят. Зато запомнят твое отсутствие, — я скрещиваю руки на груди. — Это я еще могу понять. Но вот чего не понимаю... Скажи, зачем Уилле вообще пианино?

— Что?

— Почему именно пианино? — переспрашиваю я. — Ей не нравятся уроки.

— Я в курсе, — его голос понижается, и я понимаю, что ступила на зыбкую почву. — Но позже она оценит это. Освоение навыка не всегда приносит удовольствие. Ты должна понимать это, как никто другой.

— Понимаю. Но я сама хотела заниматься балетом. Уилла же хочет играть на пианино?

— Со временем захочет. Я сам занимался четырнадцать лет, — говорит он. — И знаю, что это не всегда весело.

Я поднимаю брови.

— Правда? Уилла знает об этом?

— Знает, что я играл.

— Тогда учи ее сам. Хотя бы иногда занимайся. Помоги понять, в чем прелесть музыки. Ей так не хватает твоего внимания, времени, но больше всего твоего одобрения.

Глаза Алека сужаются.

— Моего одобрения, — повторяет он.

— Да. Ты желаешь им добра, — говорю я. — Я вижу это. Но им не нужно, чтобы «Контрон» поднялся с сорок восьмого на сорок пятое место в рейтинге компаний. Им нужны яркие моменты с тобой.

— С пятьдесят третьего, — бурчит он.

Но пальцы скользят по затылку, а лицо остается непроницаемым.

— Я не хочу переходить границы, хотя уже перешла... но благодаря Конни знаю, как вас растили. После смерти вашей матери отца особо не интересовали детали. Сомневаюсь, что ты желаешь это повторить.

Алек просто смотрит на меня.

Я выдерживаю его взгляд, понимая, что сейчас меня уволят. Произошедшее между нами той ночью больше не повторится. И, возможно, именно поэтому так раздражена: он сам провел черту и поставил условие, которое я, возможно, не смогу выполнить.

Я облокачиваюсь на стол.

— Все. Это все, что я хотела сказать, и... Возможно, тебе было неприятно это слушать.

Мягко сказано.