(не) Родная дочурка для мэра - Лена Лорен

И тут в моей голове складываются все фрагменты пазла.

Нет…

Ну это ж надо было!

Вырвать волосы с корнем у маленькой девочки⁈ И всё ради того, чтобы доказать, что девочка мне не родная, и раньше положенного срока свергнуть меня с гонки⁈ С позором!

Похоже на то…

И мне бы начать переживать за свою репутацию и искать убедительные оправдания, но ничего подобного я за собой, к сожалению или к счастью, не наблюдаю. Напротив, я теперь со всем вниманием наблюдаю за Старовойтовым и жду оглашения «приговора». Каким бы он ни был!

— Ну давайте, Николай Васильевич, не томите нас! Переходите уже к сути! — провозглашаю я, поднявшись со своего места.

Мне этого становится мало, и я начинаю спускаться вниз по лестнице. Прямиком к трибуне, за которой стоит Старовойтов. И чем ближе я подбираюсь к нему, тем суетливей он становится.

— А теперь представьте, что будет, если он заступит на пост мэра⁈ — начав тараторить, он показывает на меня пальцем. — Такой лживый человек не может руководить нами! А если вы не верите мне, у меня для вас имеются доказательства! Женщина, которая выдает себя за жену Богдана Ларионовича, сейчас состоит в официальном браке с другим мужчиной. Его зовут Митрошин Степан Аркадьевич! Он обычный пьянчуга и бездельник!

— Во дела!

— Санта-Барбара отдыхает!

— Именно! Нас пытались одурачить! И как вы можете догадаться, никакого ребенка у Никольского нет и никогда не было, соответственно, никаких преимуществ у него быть не должно! — продолжает важно Старовойтов, поглядывая на меня с чувством превосходства. — В моих руках находится конверт, который дает мне полное право так утверждать! Внутри результат теста на отцовство!

Спустившись с лестницы, я не спеша шагаю вдоль первого ряда и приближаюсь к трибуне на максимально близкое расстояние.

Вот сейчас Старовойтов слегка замешкался.

Сгорбившись, он торопливо распечатывает конверт.

Я встаю напротив и складываю руки на груди. Всё тело пружинит, сжимается каждая мышца. И теперь этот конверт мельтешит у меня перед глазами.

Сомнений, что он действительно сделал тест ДНК, у меня нет. Этот проныра и не на такое горазд.

Но как же злость бурлит внутри, пузырится в моих венах, обостряя рефлексы и ослабляя контроль над собой. Я не просто зол на этого чрезвычайно инициативного человека. Я готов стереть его в порошок. Руки так и просятся пригвоздить его к стене. Да хотя бы просто зарядить ему профилактический подзатыльник. На глазах у всех присутствующих. Просто за то, что он посмел вторгнуться в мою личную жизнь и выставить меня в дурном свете, тогда как на самом клейма негде ставить.

— Что, гражданин Никольский, не ожидали такого поворота? И куда же подевались ваши самоуверенность и вера в победу? — наигранно смеется старик, навалившись грудью на трибуну.

— Если вы думали, что своим выступлением сможете меня запугать и заставить сложить свои полномочия, то вы крупно ошибаетесь. Не стоит забывать, что у вас у самого рыльце в пушку, — отвечаю я с намеком не тоньше бревна, убирая руки в карманы брюк, на что Старовойтов оскаливается недобро.

— Помолчали бы лучше. Ваша победа только что растворилась в воздухе, как и ваш авторитет. Все запомнят вас, как самого жалкого и недостойного кандидата за всё время существования мэрии!

Некоторое время я молчу, держу себя на привязи, а внутри меня всё громыхает, надрывается и безумствует.

— А мы еще посмотрим, кого из нас запомнят таким, — наконец отвечаю хладнокровно, глядя на него в упор и представляя себе, как его заковывают в наручники.

Ни о чем я не жалею. Хотя нет. Всё же жалею о том, что подставил Нату. Всего бы этого не случилось, если бы я просто приютил их у себя и отпустил, когда они того захотят.

Но нет же.

Повелся на чувства, которыми просто не мог правильно управлять. Ну не мог я отпустить их. Всё мое нутро препятствовало этому. Отсюда и появилась идея с фикцией сроком на месяц.

Повел себя как эгоист, и я этого не скрываю, но я не мог позволить им вернуться к Степану. Не мог дать уйти в никуда. Я пообещал Глафире Никитичне, что не допущу этого. Я дал ей свое мужское слово, и она меня услышала. Она поверила мне.

А вот Ната мою помощь ни за что бы не приняла, не говоря уже о том, если бы я заговорил с ней о своих чувствах. Она бы их отвергла. Гордая потому что и недоверчивая, но совсем не там, где это реально необходимо.

И тогда всё… Не видать мне больше ни Наташи, ни Катеньки…

А что мне еще оставалось делать?

Я просто импровизировал, желая как можно больше времени провести с ними. Желая сблизиться с ними и доказать, что мне можно доверять.

И вроде бы всё шло как по маслу. Я чувствовал, что Ната начала оттаивать по отношению ко мне, а теперь вот сбываются ее самые худшие опасения. О ней поползли слухи. И только я в этом виноват…

Но ничего. Всё это поправимо, если всю вину я возьму на себя. Разоблачу себя, извратив все факты. Прямо здесь и сейчас. Но бросить тень на честное имя Наты никому не позволю.

Я решительно разворачиваюсь лицом к трибунам, за которыми сидят депутаты и члены избирательной комиссии, в частности. Ощущая на себе десятки осуждающих взглядов, набираю в легкие побольше воздуха.

— Господа, я понимаю степень вашего негодования, — спокойно обращаюсь к притихшей публике. — Услышать нечто подобное о человеке, за которого в будущем вы планировали отдать свои голоса, крайне неприятно. Но я могу вам всё объяснить…

Меж тем за моей спиной раздается фальшивое покашливание, сопровождающееся шуршанием бумаги.

— Объясняться будете позже, Богдан Ларионович! А пока слово вам никто не давал! — пресекает меня Старовойтов, громко говоря в микрофон. — А сейчас вернемся к тем самым доказательствам, о которых я вам говорил, — как ни в чем не бывало, он прочищает горло и разворачивает лист, зачитывая с него: — Для сравнения профилей ДНК были использованы образцы Никольского Богдана Ларионовича и его так называемой дочери Кати, — его глаза опускаются в самый низ листа, я напрягаюсь всем телом до предела, задерживаю дыхание. — Что и требовалось доказать! Исходя из результатов, вероятность отцовства составляет девяносто дев-в-вять, запятая девять, девять, дев…ять…. — Старовойтов булькает под возбужденный гудеж из зала, с выпученными глазенками