Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Ещё дальше — хранилище артефактов, как изготовленных искусниками Схолы, так и полученных в обмен из других стран, особенно дикарских. Дикарям Южного материка, порой, удавалось сделать что-то особенное, такое, чего не было ни у кого. Их способы взаимодействия с Великой Силой, завязанные на шаманизм, отличались от практики и теории искусников Схолы. Десятник факультета артефакторики частенько брал такие вещички, как правило, ничего особенного из себя не представлявшие — камешек, с виду обычный, пучок особым образом связанных перьев экзотических птиц, медная фигурка хищного зверя, повязка из разноцветных верёвочек, для изучения студиозусами и преподавателями факультета. В этом же хранилище, в особых сейфах, размером со здоровенную комнату, хранились реликвии Схолы: посох основателя, вырезанный из дерева парротии и до такой степени пропитанный Великой Силой, что в темноте можно было заметить слабое свечение, исходящее от древней палки, мечи, секиры и глефы учеников Адальберта и последующих ректоров Схолы, тех времён, когда ещё и Лирнесса-то не было, брòнзовые артефактные доспехи времён основателей Лирнесса, стальные, с зонной закалкой, исписанные рунами, кирасы и шлемы ректоров Схолы, периода роста и расцвета города и Схолы, где-то здесь останется и оружие текущего ректора, когда он отойдёт от дел (отойти от дел для искусника такого уровня — это только смерть).

Чуть в сторòне — под водопадом — тюрьма для искусников. Всегда пустая, но так было не всегда. В стародавние времена, на заре основания Лирнесса, который был лет на триста моложе Схолы, возникла необходимость удержания приговорённых к отрезанию от Великой Силы, тогда же были разработаны и печати подавления. Тюремщик и палач в одном лице, всегда должен помнить, что нанесение вреда искуснику искусником безжалостно карается Великой Силой и потому быть тюремщиком и палачом — это всегда жертва, великий подвиг самопожертвования, приносимый самыми великими из искусников на алтарь общества ибо, после приведения приговора в исполнение палач, стремительно старея, живёт не более полугода. Имена этих людей выбиты навечно в тюремном блоке Схолы на брòнзовых досках. Там же, в тюрьме, плита чёрного базальта с именами преступников и указанием вины. Всего два десятка за всё время существования Схолы… Палачей столько же…

Вот через общественный портал я и отправился в Схолу. Мелкое, подсвеченное лучами Эллы, море плещется вокруг каменных плит широкой дорожки ведущей к павильону портала, увенчанному колонной с причудливым каменным цветком наверху. Портал и со сторòны берега и со сторòны моря огорожен каменными квадратами клумб из которых рвутся вверх лохматые головы пальм. Внутри небольшого помещения всегда дежурит искусник, в помощь ему два-три школяра или студиозуса — дежурство у портала в Схолу для них такая же обязанность, как и патрулирование города.

Дежурный искусник, опознав во мне собрата по ремеслу, учтиво предложил пройти к каменному узору стационарного портала, в книгу записали, что оме Ульрих и т. д. идёт к господину Максимилиану фон Мальбергу, члену Супермум консилиума, по личному делу.

— Там вас проводят, оме…

Скачок и в портальном павильоне Схолы меня встречают. Здесь уже известно к кому я иду — вместе со мной передана и информация о посетителе.

Отряжённый дежурным искусником школяр — миленький омежка с факультета целителей, стесняясь и искоса поглядывая на меня, тоненьким голоском просит идти за ним.

Идём минут пятнадцать. Портальный павильон расположен так, что идя из него в здание Схолы, поневоле пройдёшь мимо всех её красот: к вам подойдут, любопытно понюхав, ручные олени, бродящие в регулярном парке, роскошный ботанический сад, с чудными растениями, наполняющими ароматами цветов — белых, розовых, сиреневых и голубых, карминно-красных и бордово-чёрных, укроет прохладной тенью, причудливо вьющаяся дорожка из разноцветных полированных плит уведёт к неумолчно шумящему невысокому водопаду. Дорожка тянется дальше и дальше, извиваясь между гигантских стволов мамонтовых деревьев, долгие столетия стоящих на скале Схолы и под воздействием Великой Силы выросших на пару сотен метров.

Вот и литые решётчатые золочёные двери во дворец Схолы. По случаю дневного времени двери распахнуты.

— Вам туда, оме, — показывает мальчик в глубину дворца, в широкий коридор, обрамлённый белыми мраморными стенами, с поддерживаемым полуколоннами сводчатым стрельчатым потолком.

Обалденно… Всё… тут… оно… вот дворец чудовища из сказки «Аленький цветочек» из мультфильма 1952 года — что-то похожее. Но только вживую…

Бесконечный коридор тянется и тянется. Стены белого мрамора сменяются голубоватым камнем, затем розовым, зеленоватым…

В сторòны отходят коридоры, идущие в таинственные глубины Схолы, маршевые каменные лестницы с пузатыми балясинами, застеленные коврами, красными, зелёными, синими, прижатыми к ступеням блестящими брòнзовыми прутьями, простенки заставлены вазонами с непрекращающими цвести диковинными растениями. Встреченная группка школяров, в этот раз альф с факультета артефакторики, указала кабинет Максимилиана. Начищенная брòнзовая табличка на двери на латыни сообщала, что в нём находится «Максимилиан фон Мальберг, барòн Юнгинген, член Супермум консилиума, доктор философии, менталист».

Стучу. Тихо. Может он на занятиях?

Но нет. Брòнзовая ручка в виде головы льва, держащего в зубах кольцо, поворачивается, высоченная лакированная дубовая дверь подаётся внутрь:

— Проходите, оме Ульрих, мне сообщили, что вы ко мне…

Кабинет квадратов тридцать-пятьдесят. Стены отделаны деревянными панелями орехового дерева. Стол для работы. Шкафы, полные книг. Стеклянные дверки одного из них распахнуты. Рядом с ним, на столике, лежат раскрытые книги, исписанные листы бумаги. В простенке между двух высоченных окон ещё один стол, у него пара кресел.

Максимилиан, гостеприимно провожает меня к этому столу, усаживает в покойное кресло. Садится сам:

— Итак, оме?..

* * *

Жарко. Пить хочется.

Ох, как жарко. Голова болит…

Завернувшись в простыню, Вивиан бродил по городу.

Спросив пару раз о маркизе, наткнулся на непонимание. Больше не спрашивал. В самый разгар дневной жары омега, едва живой от голода и жажды, прилёг на лавочку в тени большого платана.

Я не найду его…

И опять тяжёлая свинцовая тоска навалилась на измученное сознание омеги. Вивиан прикрыл глаза, голова плыла, расплывчатые образы, смазанные, дёргающиеся, навалились, изматывая, вытягивая последние силы…

Вот, он целуется с Леандером и тот, разорвав поцелуй, безразлично глядя на омегу отталкивает его: Пшёл вон!

Вот уже сам Вивиан выкрикивает жестокие слова папе: ты не нужен мне! Папа смотрит на него широко распахнутыми недвижными глазами, слёзы текут по щекам… Папа! Папочка!

Натягивая на голову мятую простыню, Вивиан в тоске и томлении, бьёт костлявым кулачком по скамье, закусывает исцарапанные пальцы зубами… До крови…

Оме… маркиз, где вы?

Кто-то сел на лавку рядом с лежащим. Потыкал пальцем в бок:

— Эй? Спишь?

Мальчик-альфа лет десяти сидел рядом с Вивианом, любопытно смотрел серыми глазами на высунувшего из-под простыни голову омегу.

— Нет… не сплю…