Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

А тащу я его туда, потому, что мне надо осмотреть тело Йорга. Так-то из его головы мне известно, что отец немилосердно лупил его ремнём, да любимый братец не жалел кулаков и члена, но лучше всего посмотреть собственным глазами — он, ведь, клиент Лисбета по сути…

Н-да… мощи… Избитые, исцарапанные, изнасилованные мощи. Особенно мне не понравилась спина, исполосованная следами, где синими — свежими, где уже начавшими переливаться всеми цветами радуги, синяками с кровавыми ссадинами и старыми болячками оставшимся от ударов ремня.

Загипнотизированный мной Ёрочка не сопротивлялся осмотру, а я даже в попку заглянул. Ребёнка (а кто он?) отмыли в тёплой воде, два раза прополоскали волосы от душистого мыла — своё пожертвовал! Эльфи мне специально покупает какие-то снадобья для волос — я и не лезу в это даже…

Затем, завернув голого альфу в махровую простыню-полотенце, я вынес его на руках из ванной, уложил в расстеленную Сиджи и Ютом кровать и до самого носа укрыл одеялом.

Глаза Йорга слипались — сказывалась нагрузка от моего воздействия.

— Голова болит, оме… — едва слышно шепнул он и отрубился.

Ну, спи, спи. Тебе надо. А в гости к послу придётся заглянуть ещё раз… Непременно…

* * *

Темнеет. Грохают решётки. Санитары, звеня ключами на больших проволочных кольцах, проходят по коридору. Где-то завывает, закатывается голос. Пахнет мочой и едким кислым потом — метаболизм психически больных меняется и пот приобретает резкий неприятный запах, что мучительно для острого нюха альф и омег. Звенит цепь на пациенте в комнатке с решётчатой стеной напротив. Там буйный.

— Эй, слышь, — голый альфа-псих из комнаты напротив, с цепью на шее, вмурованной в каменную стену его комнаты, стоит у самой решётки, держась на неё руками и натягивая цепь, — ты кто? Вон, видишь — тут пауки кругом… пауки… кругом пауки…

А кто я? Не всё ли равно…

Переступая босыми ногами по железным прутьям и мотая из сторòны в сторòну здоровенной альфовской елдой, псих полез по решётке вверх. Длина цепи была недостаточной — только к решётке подойти и по мере подъёма по металлическим прутьям, голова психа опускалась ниже и ниже — цепь его не пускала. Тощие исцарапанные ноги дотянулись до потолка и он повис вниз головой, уцепившись ногами за решётку. Громко выпустив ветры, больной начал мочиться. Жёлтая струя лилась, попадала ему в лицо, разбрызгивалась в сторòны, а он только хихикал, утираясь дрожащей рукой.

Подскочили дюжие санитары. С грохотом открыли железную дверь из круглых, в палец толщиной, прутьев. С трудом отодрали психа от решётки и споро начали пеленать вырывающееся мокрое и скользкое тело в ремни.

— А-а! Пауки! Пустите! — орал тот что есть сил, будя и беспокоя окружающих пациентов.

В соседней камере поднялось с нар, заметалось, забегало, звеня цепью, лохматое, в белой рубашке, тело:

— У! У! У! — заукал ещё один больной.

Один из санитаров сунул психу-пауку кулак в солнечное сплетение, тот подавился криком и сипло заполошно дышал, бормоча что-то неразборчивое.

Жидкий свет Лалин шёл сквозь решетки на окнах, и на полу лежала тень, похожая на сеть. Было страшно.

Санитары ушли, оставив связанного альфу на нарах. В комнатах с решётками стало тихо.

Привставший было Вивиан лёг и притаил дыхание. Он с ужасом ждал, что его тоже могут ударить. Ворвутся санитары и стукнут. Его охватил такой ужас, что перехватило дыхание. Точно кто взял серп, воткнул в него и несколько раз повернул в груди и в животе. От боли он укусил подушку и стиснул зубы, и вдруг в голове его, среди хаоса, ясно мелькнула страшная, невыносимая мысль, что, наверное, такую же точно боль должны были испытывать годами, изо дня в день и люди, бывшие с ним тут, в лечебнице.

Он вскочил, хотел крикнуть изо всех сил и бежать скорее, чтоб вырваться отсюда, искать… кого-то… ему надо найти кого-то, но из груди не вышло ни одного звука, и ноги не повиновались. Задыхаясь, он рванул на груди рубаху, которую на него тут надели, порвал её и без чувств повалился на нары.

Утром на другой день у него болела голова, гудело в ушах и во всем теле чувствовалось недомогание. Вивиану было всё равно. Он лежал неподвижно и молчал.

Пришли санитары. Стянули с него рваную рубашку. Обтёрли губкой с мылом и тёплой водой тело. Из специального чайничка с тонким носиком попробовали напоить безразличного омегу. Сладкий компот лился по губам — Вивиан не глотал…

К вечеру ему стало хуже. Сначала он почувствовал потрясающий озноб и тошноту; что-то отвратительное, как казалось, прòникая во всё тело, даже в пальцы, потянуло от желудка к голове и залило глаза и уши. Позеленело в глазах. Стадо оленей, необыкновенно красивых и грациозных, о которых он от кого-то слышал, пробежало мимо него; потом почтальон-альфа с их улицы протянул к нему руку с письмом… Сказал что-то… Потом всё исчезло, и Вивиан забылся.

После девяти часов ко мне вместе с Лизелотом пришёл Лисбет.

— Оме, — маленький целитель умоляюще смотрел на меня, сжимая кулачки на груди, — у меня к вам просьба…

Я смотрел на Лисбета и таял… Конечно, хороший мой, всё, что в моих силах. Ну, разве можно отказать такому милашке? Я не могу…

Да, наверное, и никто не сможет.

Ёрочка спал наверху, а мы все — Эльфи, Сиджи, Ют и Веник вышли в наш дворик, встречать Лисбета.

Веник, пользуясь своим возрастом, выступил вперёд и внимательно смотрел на Лисбета.

— Ой, какой малыш очаровательный! — присел целитель перед мелким.

Тот сразу же пошёл к нему, протянул ручки, просясь на руки. Лисбет подхватил уже немаленькую тушку мелкого манипулятора и с трудом встал. Веник обхватил Лисбета за шею, сунул носик ему за ухо, выдохнул и повернулся ко мне.

— Иди! — выдал он по-русски, маня меня к себе.

Ох-ё!

Я подошёл к ним и в меня ткнулся тонкий детский пальчик:

— Папа!

Счастливый донельзя Лисбет, удерживая на руках Веника, посмотрел на меня снизу вверх:

— Это правда?

— Да ну нет, конечно же! Вы же всё про меня знаете, оме Лисбет.

— Да-да, — задумчиво протянул омега, прикладываясь свежими розовыми губками к щёчке ребёнка.

— Веник! Господин барòн! Слезай! — требовал я.

Тот уворачивался, хмурил бровки, сердито сопел. Видя, что мелкий уходить с рук целителя не хочет, я решил, чтобы не таскать Лисбета с ношей по ступенькам на второй этаж в гостиную, сесть в саду.

— Сиджи, Ют, мы там сядем. Чаю сделайте нам всем.

Омежки, стуча