Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Заглядываю в темень черепушки, в то место, где должно быть левое, чёрное ухо. А если протянуть сквозь голову пруток и уши притянуть друг к другу через голову. А гаечки замаскировать под пирсинг? А? Мне, ведь, важно, чтобы только целостность организма была соблюдена, а потом сознание, привыкшее к разрушению вокруг, с моей помощью вернётся к созиданию и достроит всё до целого. И вот уже уши привинчены на место, а глухие гайки с острыми конусовидными вершинками торчат из хрящика и, взглянув на них, ни за что не догадаешься об их назначении.

Теперь дальше. Тело. Лента латуни протягивается выше груди, возле самых подмышек, потом на талии… По тому же принципу, как и губы, прикреплены член и мошонка, только колечек пришлось навтыкать побольше — по восемь на каждый орган. И колечки мелкие. Руки тоже на прутке — плечевой пояс проткнут насквозь и руки в плечевых суставах привинчены гайками, в этот раз с круглыми головками. Аналогично и ноги. Через таз в аксиальной проекции проведён пруток и ноги привинчены такими же гайками, как и руки.

Кадавр собран. Раз, два, три! Живи!

И ничего…

Ладно. Не хочешь — не надо. Сейчас приборка.

Силой мысли прессую всю дрянь, плавающую вокруг меня в ком. Не разбирая, что там и где, запихиваю этот ком в представленный мешок и оставляю его висеть рядом с собой. Сейчас ещё одно дело и, пожалуй, самое важное. Разъедающая тьма прòникает в сознание Вивиана из-за границ личности. Они нарушены и только моё вмешательство позволяет ему пока ещё оставаться человеком.

Представляю себя штукатуром, которому надо выгладить, вывести изнутри большой шар и правилО, чуть полукруглое по рабочей кромке — шар ведь выравниваю, пошло летать, затирая сколы, трещины и щели.

А мешок разберём. Только потом. Личность без воспоминаний — не личность. Там, в мешке, всё это есть. Рассортируем, восстановим…

Э-э-э…

А говорить-то он как будет? Представляю, что мне из мешка требуется только навык языкового общения и под ноги мне, чуть задев струны рефлексов, ставшие видными после затирки швов, плюхнулась стопа листов бумаги — не стал отступать от сложившегося стереотипа и представил знания Вивианом языка в виде пачки бумаг — работает же! Истосковавшееся без работы сознание опутывает его серебристой паутиной логических и смысловых связей.

Латынь ему не нужна. Он искусником уже не станет — двадцать семь лет, как никак. Да и не получилось бы у него. Хотя-я… попадись он мне лет на десять пораньше…

А вот русский поставим. Пусть говорит. Не жалко.

Огромный том, даже не том, а произведение типографского искусства, в коже, с застёжками и тиснением, бережно — больного человека щадить надо, водружён мной в центре памяти. Опутываю незнакомую для чуть посветлевшего сознания вещь связями логики и смысла. Вот так. Во-о-от…

Выходим…

Вивиан, лежавший у меня на коленях, вздрогнул, судорожно вздохнул, раскрыл, ставшие за время болезни ещё больше, голубые глаза и я тут же прикрыл их ему ладонью — возможно запечатление, а ещё одного поклонника я не вынесу.

— Ап-п… о-о… О. о., - омега не смог произнести ни слова и только блаженно улыбался, видимо, чувствуя мой запах.

Э? А говорить?

Чего это я в нём накрутил-то?

Глава LXXVIII

Ну, суки, я пришёл! Вешайтесь!

Да. Такие и именно такие чувства охватили меня по приходу в поганый дом посла Тилории. Перебирая мозги членов семьи, у меня возникло именно такое чувство. По крайней мере, в головах взрослых… Но, в прочем, не об этом я. Надо порешать кое-что.

Мне нужно взять от посла, как отца Ёрочки, разрешение на обучение в Схоле и на операцию. Посему… Безвольная тушка папашки в одной длинной рубахе на голое тело выдернута из под бока его советника, отлевитирована в кабинет и усажена за стол — пиши!

Плотный лист пергаментной бумаги подсунут под подрагивающие пальцы с пером… Пиши, говорю!

Нет… Полубессознательное тело не хочет повиноваться.

Да что ж ты за урод-то такой?! Надо будить.

Глаза посла приняли осмысленное выражение.

— Давай пиши!

— В-вы кто?

Тычок пальцем в висок и ненужные вопросы отпали.

Под диктовку посол выводит на бумаге нужный текст — разрешение на учёбу. Витиевато расписывается. Присыпает чернила мелким песком. Зависает над написанным. Так, одна бумажка есть!

Теперь следующую. Новый лист заполняется прихотливым почерком. Отец разрешает лечить своего сына. Разрешение целителю. Неважно какому, имени нет. Теперь подпись. Вот так. Молодец. Песочек.

А! Ещё одно! Посольские печати на оба письма.

Безвольный посол встаёт из-за стола. Сдвинув в сторòну картину в богатой золочёной раме, открывает стеновой сейф (проверил я его, ещё в прошлый раз проверил, нет там ничего для меня интересного). Вынимает печать, прикладывает к документам.

Так. Теперь я.

Приложив пальцы к вискам безвольного тела, я загоняю в память посла его распоряжения относительно Ёрочки — на обучение в Схоле. Это, чтобы никто в семье не дёргался по поводу отсутствия сына.

А теперь пошёл вон!

Посол телепортирован в кровать к любовнику. Свитки писем тут же отправляются ко мне в кабинет. От греха подальше.

А я продолжу.

Кошка, притащив Ёрочку в наш дом, фактически поставила меня перед выбором — брать или не брать малолетнего альфу, по сути, чужого нам человека, к себе или нет.

Покопавшись в его голове, я понял, что выбора у меня, по большому счёту, и не было. Тем более, что у Ёрочки обнаружился потенциал к менталистике. Берём, но ненадолго. По крайней мере, я планирую так. А какие планы на всё это у Великой Силы — знает только она сама. Или нет?

Ну, а раз я его взял, то и ответственность за него на мне. Это мой человек. И мне, как эмпату, очень важно, чтобы те, кто рядом со мной, всегда (именно всегда!) были в хорошем настроении и расположении духа. Иначе, очень тяжело существовать рядом с ними. Прямо смерть, как тяжело… А закрываться от эмоций окружающих меня людей круглосуточно просто невозможно — чревато психическим расстройством. Оно, конечно, скорее всего, справиться с ним у меня получится, но зачем провоцировать? Голова — предмет тёмный… Обследовать-то я её смогу, но… Лучше не надо.

Поэтому-то я и навожу шороху в посольстве Тилории. Глаз за глаз, так сказать…

Ещё до посещения этого, безусловно, одного из «лучших» домов Лирнесса, я заскочил в никогда не спящий городской порт и умыкнул там небольшую, метров двадцати, бухточку смоляного, в палец толщиной, жёсткого, как проволока, каната. Так