Солнце, уснувшее в ладонях ведьмы - Елена Анатольевна Кондрацкая

нас, Кэтти! Я уж думала, что придётся вести тебя на Большую землю. – Она понизила голос. – Мисс Гримм уже даже грешила на проклятие, но благо никаких следов магии тесты не показали, но я всё равно перепроверила несколько раз, чтобы убедиться наверняка. И эта лихорадка! Я уже все травы перепробовала! Слава Потоку, к понедельнику тебе стало легче, думаю, что настойка…

Я сделала круглые глаза.

– Сегодня понедельник?

Миссис Никс сочувственно закивала и налила в стакан воды.

– Ты промучилась в лихорадке два дня, дорогуша. Температура спала только сегодня к утру. Ума не приложу, что с тобой стряслось.

Я перестала слышать щебет миссис Никс, утонув в собственных мыслях. Нахмурилась, пытаясь вспомнить хоть что-то. Я легла спать в своей комнате, это точно. Потом ко мне зашла Анна, я с ней спорила о чём-то, потом…

– А Кай?.. – начала я, но осеклась.

– Кто? – Миссис Никс вскинула брови и наклонила голову, словно не расслышала.

– Кто… кто-то навещал меня?

– О, твоя подруга от тебя не отходила, – расплылась в улыбке миссис Никс. – Даже спала тут. Пришлось её выставить вон, чтобы не пришлось выхаживать двух больных.

Я удивилась.

– Мэй? – Она же должна быть в Терсо.

– Мэй? – не меньше меня удивилась миссис Никс. – Нет, Анна. Анна Барнетт. Замечательная девочка, такая вежливая.

Я моргнула, ничего не понимая.

– Ладно… А кроме неё? Никто не заходил? Ночью.

– Никто, моя дорогая. Ночью посещения запрещены. – Она похлопала меня по плечу и кивнула на поднос. – Поешь хорошенько и выпей вот это лекарство. – Она придвинула ближе к краю подноса зелье в маленькой чайной чашке. – А я пойду напишу тебе освобождение от занятий, скажем, на недельку? – Она подмигнула и семенящим шагом скрылась за шторкой.

Я проводила её растерянным взглядом. Мне же не могло присниться, что тут был Кай? Что он… Щёки вспыхнули от воспоминаний о его обнажённой коже, прильнувшей к моей спине, о его осторожной руке на моём животе. Я задохнулась от смущения и прижала ладони к груди, в которой вдруг стало горячо и тесно. Меня сложно было назвать стеснительной. Ни телесную, ни сексуальную близость я никогда не считала чем-то постыдным или… особенным. Это Мэй краснела от одной мысли о мужчине в своей постели и бережно хранила себя для того единственного. Для меня же тело всегда значило ничтожно мало, особенно после того, что сделал с ним Надзор. Думаю, даже Генри был гораздо романтичнее меня, когда дело касалось близости. А тут ничего даже не случилось. Так почему же я краснела и смущалась?

Ответ пришёл сам собой. Дело было вовсе не в близости, а в слабости, которую я невольно продемонстрировала. Слабости, которую никто не должен был видеть. Особенно он. Пёс Надзора. Один из тех, кто потрошил меня, чтобы отыскать самые уязвимые места и сделать больно. Я не сдалась им. Не сдамся и ему. Не имею на это права. Не после того, как потеряла всё и всех.

Во мне боролись противоречивые чувства, ни описать, ни объяснить которые я не могла. Я словно извратила саму суть отношений между фамильяром и ведьмой, когда связала себя с Каем. С тем, кому никогда и ни при каких обстоятельствах не смогу доверять – а именно полное, безоговорочное доверие лежало в основе такой связи.

Может быть, я правда проклята? Иногда такие мысли приходили в голову, хотя я и понимала, что ответ был гораздо проще – моя семья пошла против Надзора, и Надзор её уничтожил, как уничтожал всех, кто им мешал. Даже тех, кто не был ни в чём виноват.

Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли, которые угрожали вогнать меня в отчаяние. А я ненавидела чувство бессилия, которое охватывало меня всякий раз при мыслях о семье и Надзоре. Покосившись на остывающую овсянку, которую не стала бы есть даже под страхом смерти, я схватила тост и прямо в пижаме сбежала из больничного крыла.

Днём в общежитии никого не было, поэтому я без лишних глаз добралась до комнаты, а потом – до душевой. Смыв с себя запах трав и переодевшись, я направилась в столовую – тоже почти пустую в этот час. Голод схватил меня за рёбра с новой силой так, что я боялась не дотащить своё тело до стола и накинуться на еду прямо на ходу. На подносе, к слову, не осталось свободного места: на одну тарелку я навалила гору «Цезаря», на другую – такую же высокую гору картошки фри, поверх которой умостила две сосиски и три ломтика бекона. Две чашки чая с молоком – чтобы лишний раз не бегать к чайнику. И блюдце с десертами: три вида печенья и чизкейк. Я не представляла, как всё это съем, но была полна звериной решимости.

Я набросилась на еду, как злая бездомная собака, быстро запихивала в рот всё подряд и едва не постанывала от удовольствия. По мере того как наполнялся желудок, мир становился ярче и дружелюбнее, а мрачные мысли отступали – болезнь и голод больше не подпитывали их. Картошка оказалась суховата, и я стала оглядывать поднос в поисках кетчупа, поднимая тарелки и салфетки. О чёрт, я забыла его взять?

На стол легли два серебристых пакетика с порционным кетчупом.

– Держи. – Кай сел напротив и поставил перед собой чашку с чёрным кофе и «Сникерс».

Я хотела тупо пошутить про то, что вампиры должны пить кровь, а не кофе, а ещё – обязательно добавить что-нибудь про кроваво-красный кетчуп, но, слава Потоку, щёки мои были так туго набиты едой, что при попытке открыть рот она начинала вываливаться наружу. Поэтому я просто кивнула и принялась разрывать испачканными в жире пальцами пакетик кетчупа. Он всё никак не поддавался, и Кай, устав наблюдать за моими потугами, забрал пакетик и открыл его одним быстрым движением.

– Клаф, фпафыба, – сумела выдать я, немного прожевав, и принялась щедро поливать кетчупом картошку. Кай, оценив мои аппетиты, сразу открыл и второй пакетик. – О, чытаеф мои… мысли, – улыбнулась я, почти прожевав, но тут же осеклась и чуть не поперхнулась, глядя на Кая во все глаза. С трудом глотнув, я выпалила: – Ты же не читаешь мои мысли?

Кай покачал головой:

– Либо фамильяры этого не умеют, либо в твоей голове царит удивительная пустота.

Он сказал это совершенно серьёзно, без попытки подшутить или задеть, словно действительно предполагал, что в моей голове может быть пусто. Ещё и смотрел с таким невинным видом, попивая кофе. Я хотела возмутиться и уже открыла рот, но тут посмотрела на его руки, в которых кофейная чашка казалась неприлично маленькой. В голову само собой забралось воспоминание о прошлой ночи, ощущение его ладоней на моем теле. Лицо вспыхнуло, я захлопнула рот с такой силой, что клацнули зубы. Кай бросил на меня короткий взгляд, но ничего не сказал – судя по его отстранённому выражению лица, он никакого беспокойства не испытывал.

Некоторое время мы сидели молча. Я с сожалением поняла, что у меня пропал аппетит.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросил Кай, едва заметно хмурясь.

– Что? – Я вскинула голову.

– Твоё сердце бьётся слишком быстро. – Его взгляд прошёлся по моему телу, и я вдруг почувствовала себя голой. – Что-то не так?

– Ты… не подслушивай!

– Я ничего не могу поделать, мой слух…

– Всё со мной в порядке!

– Ладно… – Кай выглядел озадаченным. Я же смотрела на него как на врага и, кажется, этим озадачивала ещё больше. Помолчав с минуту, будто пытаясь понять, какую реакцию от меня ждать, Кай осторожно сказал: – Я хотел вернуться к тебе раньше, но… обстоятельства задержали. Я беспокоюсь, что моё отсутствие могло тебе навредить сильнее, чем кажется.

Он беспокоится обо мне? Я вскинула на Кая насторожённый взгляд, изо всех сил стараясь не думать о его обжигающе горячем теле, прижимавшемся к моему. О том, какими нежными были его руки. Да что со мной не так? Веду себя как школьница.

– Я, как следователь Надзора, ни при каких обстоятельствах не должен вредить студентам.

Внутри что-то оборвалось, и я испытала странную смесь облегчения и разочарования. Усмехнулась, глядя Каю в глаза. Разумеется, он беспокоится не обо мне, а о собственной заднице. И я не могла его в этом винить. Наверняка, если