Солнце, уснувшее в ладонях ведьмы - Елена Анатольевна Кондрацкая

– Может, стоит сходить в больничное крыло? – спросила Анна, разгоняя туман мыслей.

– Лучше вернуться в темницу Надзора, – пробурчала я, а Анна рассмеялась.

– Да уж, миссис Никс бывает хуже дознавателей!

Я не сдержала ответной улыбки. Пожилая целительница окружала своих подопечных такой удушающей заботой, что те убегали из больничного крыла, лишь бы скрыться от её вечных вопросов и сюсюканий. При этом нужно отдать должное – у неё был исключительный талант в целительстве. Когда на первом курсе Генри умудрился сломать лодыжку на тренировке по крикету, миссис Никс поставила его на ноги за две недели.

– Но ты всё равно подумай.

– От простуды магия не поможет, – отмахнулась я.

– Но зелье ослабит симптомы и поможет телу бороться с вирусом. Горло болит?

Я посмотрела на Анну, скептически приподняв брови.

– С каких пор ты заделалась целительницей?

Анна замялась, будто мои слова её смутили или задели, но потом дёрнула плечом и уставилась к себе в тарелку.

– Просто не хочу, чтобы ты перезаражала всю общагу.

– Тогда тебе лучше не болтать и отсесть от меня подальше, – хмыкнула я, а Анна посмотрела на меня исподлобья со смесью удивления и обиды, и мне тут же стало неловко за свой грубый ответ. Какого хрена? Я вздохнула и сказала мягче: – Горло у меня не болит, только голова, и ещё общая слабость. Не переживай, отлежусь за выходные, и всё будет хорошо.

Анна кивнула, ничего больше не ответила и принялась за еду, задумавшись о чём-то своём. Я же кое-как сумела впихнуть в себя полтарелки салата и чашку чая без молока. Размышляя, не сходить ли мне ещё за чаем, я бродила взглядом по столовой, отмечая, что не вижу среди студентов Генри. Наверное, проводит время с Рози. Может, тоже повёз её в Терсо? От воспоминаний о том, как я грубо приставала к нему, на меня накатила волна жгучего стыда.

«Больше никогда не буду пить, – пронеслось в голове. – In vino veritas?[5] Брехня. In vino stultitiam[6] и незащищённый секс». Хорошо, что у Генри мозгов оказалось больше, чем у меня, – впервые я была благодарна за его показное благородство.

Когда я вынырнула из размышлений, Анны напротив уже не было. Да и в столовой почти никого не осталось. Я удивлённо моргнула. Сколько я так просидела? Протяжно вздохнула и потёрла лицо. Мне совершенно точно надо поспать.

Мне хватило сил принять душ и доползти до комнаты. Судя по тому, что меня бил озноб, поднялась температура. Ругаясь себе под нос, я отыскала на дне прикроватной тумбочки блистер ибупрофена, выпила сразу две таблетки, завалилась на кровать и накрылась одеялом с головой, пытаясь согреться. Не знаю, сколько я так пролежала, дрожа как осиновый лист, но в конце концов мне удалось провалиться в беспокойный сон.

Разбудил меня стук в дверь. Я промычала в ответ что-то невразумительное.

– Я нашла у соседки градусник и порошок от температуры, – проник в комнату голос Анны.

Я с трудом разлепила один глаз, чтобы на неё посмотреть, голова была тяжёлая, будто набитая ватой. Анна стояла у двери, но стоило мне моргнуть, как она вдруг переместилась к кровати. Прохладная, нет, ледяная ладонь легла мне на лоб. Я забыла закрыть дверь?

– Ох, ты горишь! – воскликнула Анна и тут же принялась расстёгивать ворот моей пижамы. От прикосновений её холодных пальцев мне становилось физически больно.

– Всё нормально, отстань, – пробормотала я, пытаясь отпихнуть её руки, но с трудом могла поднять свои. Обжигающе холодный градусник ткнулся мне под мышку.

– Ничего не нормально. – Голос Анны стал жёстким, сухим, из него пропали привычные игривые нотки и детские интонации. – У тебя температура сорок!

Что? Когда градусник успел покинуть мою подмышку? Я попыталась его нащупать, но руки и ноги будто налились свинцом, я не смогла оторвать их от постели.

– Всё нормально, – упрямо повторила я.

– Да тебя же всю трясёт, Кэтрин. Я позову миссис Никс.

– Нет, Анна…

Я попыталась её удержать, но лишь чиркнула кончиками пальцев по манжету её рубашки и обессиленно уронила руку куда-то вниз. На меня накинулась темнота, горячая и душная. Тяжёлое дыхание хрипом отдавалось в груди, сердце колотилось, а пижама вымокла до нитки. Я попыталась стянуть её, надеясь, что вместе с ней избавлюсь и от холода, но не нашла пуговиц. На мне больше не было моей пижамы – только мокрая насквозь ночная сорочка. Не моя. Я застонала от усилий, которые понадобились мне, чтобы на короткое мгновение открыть глаза. Взгляд упёрся в белую шторку. Это не моя комната.

– Не понимаю, что происходит, зелья не помогают снять жар. – Из-за шторки послышался скрипучий голос миссис Никс. Наверное, это был он, уши как будто набили ватой, так что я не могла утверждать наверняка.

– Будто мало нам напастей. – Низкий голос мисс Гримм я узнала без ошибки. – То есть это не грипп или что-то такое?

– Заклинания не показывают ничего конкретного, она будто…

Конец фразы я не услышала, снова провалившись в темноту. Да и, если честно, не хотела слышать. Со мной что-то не так, и никто не знает, что именно, – вот это было понятно. Я нормально не спала почти две недели, толком не ела почти столько же, наверное… наверное, во мне просто что-то сломалось. Сердце тяжело стучало в груди. Может, оно и сломалось. Не давало мне покоя все эти грёбаные дни.

– … он. – Неприятный, грубый шёпот впился в уши. – Сосредоточься, Кэтрин.

Я смутно различила знакомые белокурые локоны и алую помаду. Вокруг было темно. Странно, я же только что смотрела на шторку и был день.

– Кэтрин, – требовательно повторил голос, и чьи-то пальцы больно впились мне в запястье. – Где он?

– Кто? – Я разлепила пересохшие губы.

– Твой фамильяр. Где он?

Внутри всё похолодело от страха, и даже дыхание перестало быть надсадным, замерев.

– У меня… нет… – наконец выдохнула я, но не смогла закончить из-за жуткой слабости, охватившей тело.

– Кэтрин. – Пальцы надавили сильнее – какие же они были холодные! Шёпот приблизился к самому уху. – От этого зависит твоя жизнь. Отвечай. Где твой грёбаный фамильяр?

Что за бред? При чём здесь Кай? Никто не должен знать про Кая.

– Кэтрин, я пытаюсь спасти тебе жизнь. Где этот ублюдок-вампир?

Она знает? Откуда она знает? Сердце забилось быстрее, подкатило к горлу, и меня затрясло.

– Кэтрин! – Было в этом оклике что-то настолько болезненно знакомое, что я выдохнула:

– Он уехал.

– В Надзор?

– Да.

– Проклятье! Чтоб его… – Она выругалась, грубо и как-то странно, но моё замутнённое сознание не смогло уловить ни слов, ни вспыхнувших на мгновение чувств. Я опять закрыла глаза.

Долго, темнота окружала меня так долго. Почему я никак не могла проснуться? Я открывала глаза на несколько мгновений, в основном когда миссис Никс вливала в меня очередное горькое зелье или переодевала в сухую одежду, но потом темнота снова отбирала меня. В какой-то момент я снова ощутила себя ребёнком, когда-то давно, лет в шесть, я тоже сильно болела, бредила в лихорадке, а мама поила меня зельями, пела колыбельные и клала прохладные ладони на лоб. Сейчас колыбельные мне никто не пел, но я всё равно слышала её голос. Мамин голос, слышала треск огня в камине и запах ментолового масла, которым мне смазывали виски.

«Лети-лети, ласточка, возвращайся домой. Веди-веди, ласточка, дитя за собой».

Я почти видела её, сидящую у моей кровати, её чёрные как смоль кудри, в которых путался золотой свет от огня. Может быть, я умирала? Поэтому видела дом? Поток вёл меня к ней, такой красивой и живой. Может быть, Поток звал меня за собой? Хотела ли я пойти? Могла ли? Должна ли? Но, прежде чем я нашла ответы, снова оказалась в темноте, уже такой привычной, что она почти не пугала.

А потом темнота разорвалась, как разрывается прогнившая ткань, и я услышала своё надсадное дыхание, ощутила, как тяжело, будто это стоило ему неимоверных усилий, бьётся сердце. Я услышала, как за моей спиной зашуршала шторка, открываясь, а потом ещё раз – закрываясь. Матрац подо мной качнулся, принимая ещё одно