Цветок зверя - Шелби Мануэль

и заполняю душ. Мои глаза следят за струйкой воды, стекающей по ее разгоряченной коже и изгибам тела, отчего волосы прилипают к спине. На мгновение обе мои стороны полностью довольны тем, что я просто наблюдаю за ней.

Она берет кусок мыла и трет себя спереди, держа плечи наклоненными, пока я беру губку и держу ее под струей рядом с ней. Как только намыливаю губку, я подхожу ближе, и ее мышцы напрягаются, заставляя меня ждать. После минутного молчания ее плечи слегка опускаются, и только тогда я провожу тканью по ее спине и согнутой руке.

Пока мою ее, я запускаю другую руку ей под волосы, чтобы провести по плечам. У нее, должно быть, все болит из-за того, сколько раз она падала. Наблюдать за ее бегом по лесу было невероятно. Она сильнее, чем я думал. Я нажимаю большим пальцем на ее напряженные мышцы, и она безуспешно пытается сдержать стон.

Я продолжаю мыть и массировать ее, удивляя даже себя своими осторожными прикосновениями. Она проигрывает битву с собой, когда начинает расслабляться, ее руки опускаются и свисают вдоль тела. Ее кулаки немного сжимаются, только когда я осторожно провожу тряпкой по изгибам и впадинам ее тела.

Проводя тканью по ее ключице, я слегка провожу ею по ее горлу, чтобы откинуть ее голову назад и проверить, нет ли царапин. Она медленно выдыхает, когда я это делаю, ее мышцы расслабляются еще больше для меня. Ей это нравится? Я пытаюсь не касаться ее кожи, но она откидывает голову назад, почти приземляясь мне на плечо.

Ее глаза закрыты, когда капли падают на нее каскадом, превосходящим все водопады, которые я когда-либо видел. Ее все еще нужно помыть получше, но, чувствуя, что она надеется, что я это сделаю, я перехожу к ее волосам.

Я пальцами вытаскиваю веточки, и она еще больше запрокидывает голову. Запустив пальцы в ее волосы, я, наконец, запутываюсь в ее черных, как вороново крыло, прядях, заставляя ее задыхающийся стон вырваться из горла.

— Я не думал, что совершенство существует, — шепчу я, подходя ближе и прижимаясь грудью к ее спине. Она открывает глаза и поворачивает голову, прежде чем зажмуриться при виде меня. Мое тело, которое только что кипело, полностью превращается в лед. Она в ужасе от моих шрамов и отметин. Я не был готов к этому.

Помимо ран от огнестрельных ранений, ударов ножом, поражения электрическим током и ожогов, Агентство отметило всех нас татуировками. Живое оружие было не единственной группой людей, которых они воспитывали, но они точно знали, где использовать каждого из нас, и наносили коды и эмблемы на наше тело, чтобы заклеймить и классифицировать нас. Когда я еще работал на них, думал, что это награда. Я выполнял работу, которую не мог выполнить никто другой, уничтожал цель, которая годами пряталась, или убивал целую армию людей... и у меня было доказательство того, что я могу сделать, прямо на моей шкуре.

Но реальность такова, что большая часть моего тела покрыта доказательствами зла, которое я совершил. Я думал, что то, что я делал, было обязательным, но это не оправдывает мои действия и не делает меня заслуживающим ничьего сочувствия, и меньше всего ее.

Ее, наверное, тошнит от одного моего вида. Какое бы название ни носила эта эмоция, я не знаю, но она разрушительна. Почему их так много, этих ужасных эмоций?

В такие моменты, как этот, я скучаю по тому, каким я был до того, как мой разум и тело реагировали на столь многие вещи. Мой желудок сжимается, а плечи напрягаются, чувствуя себя так, словно весь мир вдавливает меня в землю своим ботинком.

Она мой цветок, но на самом деле никогда не будет моей. Я продолжаю мыть ее, пока мои мечты рушатся вокруг меня. Она даже не может взглянуть на меня. Мечта иметь ее такой, какой я хочу, утекает у меня сквозь пальцы, как вода, льющаяся на нее.

— Повернись.

Она снова вздрагивает, когда я нарушаю тишину. Через мгновение она поворачивается, но ее глаза все еще закрыты. Она прикрывает грудь руками, и ее губы дрожат, когда я нежно перекидываю ее мокрые волосы через плечо. Почему она должна быть такой чертовски сногсшибательной?

— Ана? — Я провожу большим пальцем по ее подбородку, не в силах оторвать от нее рук. Мне нужно придумать способ дать ей понять, что я понимаю ее ужас. Он оправдан. Но даже если она никогда не посмотрит на меня так, как я ее вижу, я все равно не могу ее отпустить. Когда я провожу рукой по ее подбородку, она приоткрывает один глаз, чтобы посмотреть на меня.

В мгновение ока ее глаза распахиваются. Сила ее темного взгляда заставляет меня сделать шаг назад, когда она лихорадочно пробегает взглядом по каждому дюйму моей кожи, ее щеки заливаются румянцем, а пальцы впиваются в руки.

— Ты в порядке? — Я убираю волосы с ее плеча, но она как будто не слышит моих слов. Ее глаза становятся невероятно широкими, когда они обводят каждую линию чернил и шрамов, покрывающих меня. Она сглатывает и приоткрывает губы, когда ее дыхание становится коротким и учащенным.

— Что ты сейчас чувствуешь? — Спрашиваю я, и только тогда она поднимает на меня взгляд из-под ресниц, приоткрыв губы. Примерно такой же взгляд она бросила на меня на крыше, когда впервые увидела меня. Она не в ужасе.

Повинуясь инстинкту и толике надежды, я поворачиваю ее так, чтобы она прислонилась спиной к стене. Когда ее задница ударяется о холодную плитку, она ахает и сцепляет руки за спиной, выставляя передо мной свои полные груди.

Ее тело дрожит, но она не отшатывается, когда я опираюсь рукой о стену рядом с ней. Я сгибаю другую руку, прежде чем прикоснуться к ней, напоминая себе быть нежным. Она делает глубокий вдох и задерживает его, когда я провожу пальцами по ее плечу. Пока я осторожно провожу по ее ключице, вода заливает нас обоих.

Ее широко раскрытые глаза следят за мной, когда я провожу рукой по ее руке, скольжу по ее мягкой груди и вниз по животу, ее кожа нагревается под моими пальцами. Мне нужно показать ей, что мои руки можно использовать не только для причинения боли.

— Пришло время тебе ответить мне, — шепчу я, наклоняясь к ней лицом, так что моя грудь оказывается всего в нескольких дюймах от ее.

Она опускает плечи, чтобы не прикасаться ко мне, но когда я легонько провожу пальцами по темным