После развода в 40. Между нами твоя истинная - Екатерина Гераскина

Сколько можно было спасти? Сколько моих людей, моих солдат выжили бы, если бы фейри были живы?

Сколько бы вернулось домой к матерям, к жёнам, к детям?

Но они не вернулись. Никто.

Потому что один безумный дракон уничтожил тех, кто был нашим щитом.

Мы потеряли не только память. Мы потеряли истинность. Наши женщины потеряли возможность выносить ребенка без потерь.

А то, что происходит со мной сейчас… Это не благословение. Это — перекос магии.

Так быть не должно.

И ведь ничего этого не было бы, если бы фейри всё ещё существовали. Моя мать не теряла бы нерождённого ребёнка. Я знаю — у них с отцом тоже не получалось зачать. Они старались, но всё было тщетно. И Кристина… моя Кристина не теряла бы наших детей.

Не лежала бы потом без сил, с потухшими глазами. А сколько таких женщин?

Сколько дракониц не могут выносить, сколько умирают в муках, не донеся до срока?

И всё — из-за одного ублюдка, Императора, который не смог со своей истинной зачать «чистокровного» наследника и решил, что виновата в этом его бывшая жена?

Он истребил тех, кто давал жизнь, тех, чья мягкая сила обуздывала ярость нашей драконьей крови.

И теперь — новый виток.

Снова война. Снова василиски у границ. Думают соблазнить Чарльза на новый Союз? А сейчас делает вид, что заинтересован в отстаивании границ? Потому меня отсылает?

Нет!

Тут что-то еще… но что?

Магия забвения василисков за сотни лет слабеет, и кровь фейри начинает петь в венах тех, кто даже не знает, кем он является. Пусть и разбавленная кровь, но она может помочь устоять в войне с василисками.

Но император боится, что правда вскроется. Не может не бояться!

Бабушка моя — полукровка фейри. А значит, и в моей матери — их кровь.

А значит, и во мне.

Да если вдуматься в каждом из нас, в каждом драконе, живёт крупица их силы. В каждом сердце бьётся эхо того дивного народа, который был сожжён и забыт.

И теперь у меня есть выбор.

Быть тем, кем был рождён — драконом, или тем, кем могу стать — фейри.

На границу меня сопровождал личный отряд Арвана во главе с императорским эмиссаром Делроем. Карета была удобная, комфортабельная. Везли меня точно не как узника. Я откинулся затылком на бархат стенки, прислушался к мирному стуку колёс и прикрыл глаза.

Думал, что мне делать дальше.

Ритуал — тот самый отказа от дракона — я знал на зубок. К чему он приведёт в итоге — никто не знал. И мне предстояло принять решение: отказаться сейчас от дракона и остаться на границе, в не самом безопасном месте, уязвимым человеком, или рискнуть. От меня зависела жизнь моего сына, жизнь ещё не родившегося ребенка.

И не только это: на меня давила та роль, которую пыталась возложить на меня Сиятельная Тьма — роль короля фейри.

Но главная угроза сейчас исходила не от политических амбиций, а от василисков — тех, кто может затуманить разум, сделать из человека кого угодно: свинью, что на четвереньках роется под дубом, ест желуди и хрюкает, козла, что скачет по скалам. Спасение было бы у фейри, но их нет, благодаря действиям императора.

Если вдуматься, всё становится понятнее: почему Чарльз враждебно настроен к нашей семье. Если он единственный, кто всё помнит, он мог понять, какая кровь течёт в моих жилах, и что случится, если память людей вернётся — если они вспомнят, кого он уничтожил.

Не трудно себе представить, чем это может обернуться: народ может взбунтоваться, вывести его из дворца и разорвать. Даже если Арван сейчас удерживает власть, старый Император-Дракон не упустит шанса вернуться. И тогда он снова станет договариваться с теми уродами — василисками правящей династии.

Арван потом может сколько угодно открещиваться от родства с Чарльзом. Да только народу не объяснишь в пылу злости, отмщения, отчаяния и боли, что он был не в курсе союза Чарльза и василисков.

Моя мать и бабушка остались с моим сыном. Они категорически не собирались покидать Холм — единственный на территории старого леса островок, который Сиятельная Тьма сумела вырастить на остатках своей магии. Столетиями она была энергетическим накопителем этой земли, питала её и берегла. И только недавно смогла вырваться из того укрытия.

С собой я взял накопители, куда смогу сливать драконью магию, чтобы безумство зверя не затмило мне разум.

Отца я попросил присмотреть за Орелией.

Я хотел взять её с собой — знал, что это опасно лично для меня, ведь рядом с ней дракон постоянно рвался наружу, но… всё равно хотел держать её под присмотром. Однако Орелия вспыхнула, как всегда: закричала, что не готова жить «в глуши», что там «нет даже нормального лекаря», что «ей нужно быть ближе к столице».

Я решил, что оставлю ее жить в ближайшем крупном городе к границе, а сам останусь в лесу. Но нет. Такой вариант ее тоже не устроил.

Отец присмотрит. В этом я был уверен. Только на членов семьи я мог по-настоящему положиться.

Но из головы не шли слова матери, сказанные перед самым моим уходом из Холма. Орелия приходила к ним искать меня. Но мать вывела ее на разговор. А потом записала подробнее то, о чем говорила моя истинная. И проверила.

Оказалось, что истинная наврала моей матери о своих делах за три дня до смерти Кристины и после. А еще встретилась с лекарем Орелии и узнала, что та получила странную рану, которая не заживает.

Я сначала только усмехнулся. Ну мало ли, молодая женщина от страха перед моей матерью навыдумывала небылиц, но вот ее рана не выходила из головы. Откуда она у нее? Я даже не знал этого. Дракон все затмил.

Зачем Орелии врать. Она же молодая, избалованная, недалекая аристократка. Но мать смотрела на меня так, что мне стало не по себе: ледяным взглядом, который я видел у неё лишь тогда, когда она чувствовала опасность, а я пренебрегал ее словами.

А ведь именно Орелия подстроила ту встречу с моей Кристиной, чтобы рассказать ей о себе.

На что же она способна на самом деле?

Я видел в ней наивную, легкомысленную дурочку, капризную и пустую. Но теперь… не уверен. Может, рядом со мной всё это время была не глупая девчонка, а холодная, расчётливая дрянь?

А ведь я сам