Хрустальная ложь - М. Эль

— Ты сумасшедшая? — выдавил он, сжимая бок рукой, удивлённо и… как-то даже восхищённо.

Девушка наклонилась, дыхание громкое, тёплое, металл в руке дрожал.

— Что ты знаешь о моей семье? — шипела она. — Если через меня ты попытаешься добраться до Андрес — я убью тебя. Прямо сейчас.

Виктор на секунду всмотрелся в её глаза — там не было театра, а была ясная готовность выполнить слово. И вдруг, словно понимая, как это выглядит, разрядился смехом, в котором скользнула правда:

— Я просто хотел пригласить тебя на кофе. Чем противозаконно выпить кофе в городе?

Она рассмеялась в ответ — резко, едко:

— Противозаконно? Представители двух синдикатов пьют кофе, да ещё так, чтобы никто не подумал? Ты даёшь. Ты правда думал, что это нормальная идея? Или ты так за склад мстишь?!

Мужчина сделал шаг ближе, не суетливо, а мягко, как будто пробовал изменчивую дистанцию между ними.

— Мне не нужна твоя семья. — Его голос стал тише. — Мне нужна ты.

Слова упали между ними как горячие угли. Лилит скривилась, не веря, будто это чья-то шутка:

— Тебе нужна я? — презрение и смех в одном тоне. — Ты конченый придурок, если тебе может нравиться такая тварь, как я.

Он слушал, не спорил. Затем в его взгляде появилась странная смесь — полоса уязвимости и восхищения. Она рванулась — началась драка не ради боли, а ради доказательства границ: локти, захваты, попытки оттеснить. Но он касался её иначе — мягко, удерживая запястья, не нарушая границ; его ладони прикасались туда, где раньше не давали касаться, не посягая ни на власть, ни на тело. Именно это прикосновение — не вторжение, а точная опора — на секунду застопорило её: никто не держал её так и не подавлял.

Девушка вся дрожала от противоречия — ярости и некоего иного отклика. В миг раздражения она схватила ближайший предмет — сахарницу, солонку, что попалось — и швырнула в него. Металл звякнул, соль рассыпалась по столу. Люди вздрогнули, официант резко повернулся. Однако, ей было плевать. Ему, кажется, тоже.

Виктор не отступил. Наоборот: спокойно открыл бархатный футляр и поставил на стол тот самый предмет, что разорвал ей душу: кольцо Андрес. Оно блеснуло, тяжёлое и знакомое, как отпечаток крови и истории.

— Бери, — сказал он тихо. — Оно твоё. Я не хотел играть — я хотел вернуть это тебе.

Её рука дернулась к кольцу, но вместо благодарности в груди взбунтовалась гордость. Она схватила первый попавшийся предмет и швырнула — теперь чашка полетела, кофе расплескался по столу.

Виктор наклонился, улыбнулся странно мягко и спросил, — Не поранилась?

В голосе звучала забота, от которой она инстинктивно отпрянула и тут же озверела сильнее:

— Ты урод, — рявкнула она.

Лилит вышла не оглядываясь, дождь подхватил её плащ и унес в слепящий свет улицы. В кармане тяжело лежало кольцо, которое теперь значило больше, чем просто металл: это был вызов, память и искра, которую он умудрился подбросить в её мир.

За её плечом он тихо проворчал. — Беги. В следующий раз, надеюсь, ты нормально дашь нам попить кофе.

Она не отвечала. В её груди билось истребляющее отвращение и то, что она не хотела признавать — странное, тёплое любопытство.

…

Это началось с дождя — как всегда у них. Нью-Йорк, город вечной спешки и контрастов, на этот раз затянуло свинцовое небо. Он дышал влагой, которая просачивалась всюду, и предвкушением электрического разряда. Где-то среди всех этих стеклянных башен, что впивались в серую высь, и гудков машин, создающих свой хаотичный оркестр, Лилит шла, пряча взгляд под капюшоном своего дорогого плаща. Каждая капля дождя на ее плечах была как напоминание о грядущем.

Она уже знала: Виктор что-то понял. Не просто догадался, а знал. Знал больше, чем должен, больше, чем кто-либо мог знать. Он знал — о семье Андрес. О тайнах, о правилах, о долгах, о чем не ведал никто за пределами старой Европы. Это было как вызов, как прямая угроза ее тщательно выстроенному миру.

И если он знает — значит, это нужно немедленно обратить себе на пользу. Не нападать открыто — это было бы слишком примитивно, слишком рискованно. Нужно было втереться в доверие. Заставить его расслабиться, опустить свои вечные щиты. Проникнуть за его маску, как она сама носила свою.

Она ненавидела быть такой. Из разряда "Зай, а почему тучка плачет?", с этими наигранными эмоциями и фальшивой уязвимостью. Это было против ее натуры, против ее крови, против всего, чему ее учили. Фу, аж бесит, само осознание этого вызывало у нее физическое отвращение. Но ради цели, ради главной цели, можно было и пострадать, можно было и преступить через себя. Она была готова на это.

Её удивил тот факт, что охрана пропустила ее без вопросов. Это означало лишь одно: Виктор уже ожидал ее, или, по крайней мере, позволил ей пройти. Когда она появилась в его просторном лофте, он сидел за массивным столом из темного дерева, перебирая какие-то бумаги, словно он вовсе не заметил ее появления. Выглядел, как всегда, безупречно — строгая, идеально отглаженная рубашка, расстёгнутая на одну пуговицу, открывающая ключицы; платиновый блеск волос, падающих на высокий лоб, и этот ленивый, всеобъемлющий взгляд, которым он встречал весь мир: с лёгкой, почти незаметной насмешкой и вечным внутренним знанием, что абсолютно всё под его контролем.

— Ты как здесь оказалась? — спросил он, даже не поднимаясь. Его голос был ровным, без единой нотки удивления. — Обычно ты приходишь только, когда хочешь устроить мне нервный срыв.

— Энгель… — её голос прозвучал мягко, почти неузнаваемо для нее самой. Она даже удивилась, насколько хорошо получилось.

Виктор поднял глаза — и впервые за всё время их сложной, наполненной интригами истории, не узнал в ней ту самую хищницу, что привыкла стрелять словами и фразами, как из автомата, разрушая все на своем пути.

Её губы дрожали. В глазах — будто паника.

И всё же…

— За мной кто-то следил, — сказала Лилит, делая шаг ближе, намеренно уменьшая дистанцию между ними. — Я не знаю, кто. Но я видела машину. Черную. У меня было ощущение… — она на секунду запнулась, будто проглатывая ком, сдерживая фальшивые рыдания, хотя внутри кипело настоящее раздражение.

— М-м, — протянул мужчина, откинувшись в кресле, скрестив руки на груди. — Странно. Обычно ты сама за кем-то следишь. Или приказываешь следить.

Лилит моргнула, не ожидая такой прямой и циничной реакции. Эта фраза выбила ее из колеи. Ей