Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

хочу ее сильнее, чем кого бы то ни было за последние годы, и настолько, что не знаю, как с этим справиться. Та ночь в ванной, ее бедра, сжимающие мою голову и вкус только разожгли жажду.

Не стоило этого делать.

Я не могу быть виноватым в том, что ее дружба с Конни прекратится, или в том, что она потеряет работу. Вполне возможно, Изабель сама захочет уйти, когда поймет, как мало я могу дать. Даже красивой и доброй, каковой она и является.

Возможно, это и ранит сильнее всего. Знать, что будь я на десять лет моложе, без груза обязательств, было бы легко стать для нее тем самым мужчиной. И я бы с радостью им стал.

Но я не он.

Не мне направлять ее в поисках удовольствия, не мне помогать озвучивать желания и уж точно не мне брать свое. Это право другого. Кого-то лучше, подходящего ей. Мысль об этом ублюдке сводит с ума, но это правда. С этим решением вина медленно сползает по горлу. Оседает. Я все еще подлец. Но тот, кто не станет потакать своим желаниям.

Конни возвращается через несколько минут. Со вздохом плюхается рядом с Нейтом, жалуясь на очередь в женском туалете. Я киваю и, допивая пиво, слушаю их легкую беседу.

Когда поздно ночью возвращаюсь в тихую квартиру, где оба ребенка крепко спят, на прикроватной тумбочке меня поджидает электронная книга Изабель.

И сразу же запихиваю ее в ящик — выключенной и непрочитанной.

22. Изабель

Утро после того, как я оставила электронную книгу на прикроватной тумбочке Алека, выдалось нервным. Не пойму, почему говорить о сексе куда сложнее, чем заниматься им, и откуда берется эта стеснительность. В мыслях то я не скромничаю. Но произнести вслух...

Сегодня суббота, у меня только полдня работы. У Алека какое-то собрание, но деталей не знаю. Может, оно и к лучшему. Пока собираюсь после душа, отвечаю на сообщения. Конни зовет сегодня выпить. Видеться с ней стало сложнее, мы больше не живем в одном доме. По чему я скучаю.

Скучаю и по балетной труппе, по нашему товариществу. Пусть оно часто было поверхностным, а порой и злым. Но существует связь, которую куют больные ноги, потные лбы и сложные выступления.

Отвечаю Конни, что приду. С тех пор как она вышла замуж за Габриэля, у нее стало больше дел. Логично, конечно, но нам теперь реже удается встретиться.

И, возможно, сейчас это даже кстати. Понятия не имею, что она подумает об Алеке и обо мне.

Если бы узнала...

Но она не знает, и надо сделать так, чтобы так и оставалось. По крайней мере, на Алека можно положиться, он не проговорится. Никогда не встречала человека, который бы так тщательно оберегал свою личную жизнь.

Я покидаю комнату и иду по коридору. В воздухе густо пахнет блинами, аромат тянется из кухни. Следую за ним и за звонкими голосами детей.

Они стоят по бокам от Алека, пока тот творит блинные чудеса у плиты.

Я замираю у порога, наблюдая. На нем темные джинсы и серая футболка, волосы еще влажные после душа. Он учит Уиллу переворачивать блины, держа ее маленькую руку в своей.

— Вот так. Поддень... да. Идеально.

Она сияет. Сэм визжит.

Я уже второй раз замечаю это. Его маленький выходной ритуал. Всю остальную еду готовит Катя, порционно, аккуратно сложено в огромном холодильнике... но не это.

В прошлый раз он не вовлекал детей в сам процесс.

— Доброе утро! — громко говорит Сэм.

Оборачивается ко мне, и на его пухлой щеке заметно пятно муки. Очки забрызганы тестом.

Я улыбаюсь.

— Доброе утро, ребята. Готовите блины?

— Да, — отвечает Уилла. Поднимает глаза на Алека. — Когда они будут готовы?

— Когда станут золотистыми, — он забирает лопатку и смотрит на меня.

Читал ли он вчера электронную книгу?

Но выражение лица Алека ничего не выдает.

— Доброе утро.

— Привет, — говорю я.

Уилла дергает его за рукав.

— Он не подгорает?

Алек опускает взгляд и качает головой.

— Нет, все в порядке. Давай, попробуй еще раз перевернуть. После завтрака, думаю, можно куда-нибудь сходить. Хотите?

Сэм тянется к сиропу, но я убираю тот подальше от его липких пальцев.

— Я думала, ты сегодня работаешь.

— Внес кое-какие изменения в график, — на секунду он бросает на меня взгляд, прежде чем налить новую порцию теста. — Кое-кто напомнил, как важно создавать воспоминания.

— А.

— Думал, свожу детей на пикник, — говорит он. — Ноябрь, конечно, но можно просто потеплее одеться. Возьмем мяч, бутерброды, найдем хорошее местечко в Центральном парке. Погода намечается солнечной.

— А потом купим мороженое, — заявляет Уилла.

Ее тон заставляет меня улыбнуться. Она редко формулирует что-то как вопрос, ведь усвоила, что утверждения чаще получают «да». Настоящая Коннован, пусть ей всего восемь.

— Снаружи может быть мороз, а тебе все равно захочется мороженого, — говорит ей Алек.

Она согласно кивает.

— Да.

Алек усмехается и перебрасывает еще один блин на тарелку.

— Значит, решено. Едем в парк.

Я смотрю, как он готовит точными, уверенными движениями. Видно, что делал это не раз. Что ему нравится.

Он настаивает, чтобы я позавтракала, а когда Сэм тянет меня за руку, уговаривая поехать в парк, соглашаюсь. Мы с Алеком молча собираем еду, и только детский смех нарушает тишину.

— Ты уверена, что все в порядке? — тихо спрашивает он. — Если у тебя другие планы...

— Нет, только вечером. Встречаюсь с Конни за выпивкой.

Он приподнимает брови, но лишь кивает.

— Хорошо.

Упоминание о его сестре делает тишину между нами гнетущей. Интересно, думает ли Алек о том же, что и я. Что бы она сказала, если бы узнала?

На улице холодно. Осень раскрасила Центральный парк в яркий калейдоскоп, а под ногами хрустят опавшие листья. Сэм держит Алека за руку, Уилла скачет впереди. Она совсем не похожа на ту девочку, которую я встретила в первый день, особенно рядом с отцом или друзьями. Будто забыла или забросила миссию проверять меня. Надеюсь, этот этап позади, но каждый раз, когда я так думаю, она напоминает: стены еще не рухнули.

Я украдкой смотрю на Алека. Его каштановые волосы высохли, прядь спадает на лоб. Он серьезен, сосредоточен на детях, но когда взгляд скользит ко мне, я замечаю лишь натянутую между нами тайну.

Живот сжимается от предвкушения.

Читал ли он? Что подумал? Я не оставила там самое откровенное, но некоторые сцены были графичными. Детализированными. Язык не шокировал бы любителя романтики, но он ведь не из их числа. Может,