Порабощенная душа - Кери Лейк

— Мы жили рядом с ними на протяжении веков. Я впервые задаюсь этим вопросом.

— Люди — такой слабый вид. — Она посмотрела вперёд. — И всё же иногда мне хочется быть одной из них. По крайней мере, я была бы свободна.

— Свобода зависит от того, что, по мнению человека, порабощает его.

— Как так?

— Они могут рассматривать то, где ты и как живёшь, как рабство по их стандартам. — Его взгляд скользнул к ней и снова к дороге. — И всё же тебя это не беспокоит. Ты можешь рассматривать мой трудовой договор как порабощение.

— И поэтому свобода по-настоящему не существует ни для кого.

— Это понимают те, кто принимает свою ситуацию. — Краем глаза она поймала его пожатие плеч. — Здесь я порабощен, и всё же это самая большая свобода, которую я имел за последние годы.

Этот комментарий вызвал на её лице улыбку.

— Ты просишь меня повысить ставку твоего наказания?

— Нисколько. Я просто говорю, что я принял тот факт, что моя жизнь уже не та, что была несколько месяцев назад. Я доволен.

— Что-то мне подсказывает, что ты не будешь довольствоваться этим долго, Гевин.

— Истинно так. Но пока я с этим смирился.

Глава 7

Люк на чердак остался приоткрытым, и через щель Гевин смог увидеть небольшой художественный уголок. Сабель стояла перед холстом и рисовала. На заднем плане играла тихая музыка. Нина Симон. Он бы оставил её в покое, но лестница, спущенная в коридор, усилила его любопытство, и он, раскрыв люк шире, забрался внутрь.

Стоя к нему спиной, она продолжала работать над картиной на мольберте. Взгляд Гевина скользнул по картинам на стене. Белые лица, если не считать единственной отличительной черты на каждом. На одной из картин показан очень детальный взгляд, вплоть до морщин и гусиных лапок. Мужчина, судя по густым бровям и коренастой фигуре. Остальная часть лица была белой, размытой. На другой картине, кажется, был отражён тот же мужчина. Его верхняя губа имела очень отчетливый изгиб под усами, которые нужно было подстричь, они свисали низко. Опять же, остальная часть лица, за исключением этой небольшой детали, осталась белой, размытой, почти незавершённой. На другом холсте была нечеткая красная надпись, нанесённая на предплечье — слова поблекли, как будто она просто пыталась уловить формы букв.

Во всех случаях казалось был один и тот же человек. Как пазл из кусочков, составляющий одну картину.

— Что ты здесь делаешь?

Гевин обернулся, увидев краску, забрызгавшую её клетчатую рубашку, и волосы. Он дёрнул подбородком.

— Кто он?

— Никто.

— Такие детали удивительны для никого.

— Он… тот, кого я когда-то знала. Ты голоден? Я имею в виду, вы же тоже голодаете? Я заметила, что ты мало что ел с тех пор, как приехал сюда.

— Мы едим в основном ради вкуса и общения. — Гевин снова повернулся к картине. — Эти картины великолепны. Такие мрачные. Почти зловещие ноты. — Он сделал паузу, глаза сосредоточились на изображении, на котором особенно выделялась грубая рука, сжатая в кулак. — Этот человек когда-то причинил тебе боль?

— Он мой отец.

Гевин не удосужился повернуться. Это могло бы заставить её замолчать, а поскольку большинство суккубов не знали своих отцов, он внезапно был заинтригован.

— Он ушёл, когда мне было двенадцать. Ты спросил, причинил ли он мне боль? В тот день, когда он ушёл, он уничтожил меня.

— Значит, ты любила его?

— То, что он был в моей жизни так долго, было проклятием. Нет ничего лучше, чем чувствовать себя особенной. Отличаться от других представителей своего вида, которые никогда не знали своих отцов, не говоря уже о том, чтобы вырасти вместе с ними, — только чтобы обнаружить, что ты совсем не особенная. Было бы лучше, если бы она его осушила.

Гевин повернулся и увидел, как она с улыбкой возится с кистью.

— Раньше я верила, что связи между партнёрами нерушимы. Они бесполезны. Они ничего не значат. — Она бросила кисть в одну из канистр, стоящих рядом с мольбертом.

В большинстве случаев связи были нерушимыми.

— Знаешь, почему он ушёл?

— Неа. Плевать. Ублюдок может сейчас лежать лицом вниз в канаве, и для меня это не имело бы значения. Тринадцать лет без единого телефонного звонка, в то время как нас с сестрой таскали по всему городу от одного трейлерного парка к другому? Жизнь с мужчинами, которые разорвали бы нашу невиновность в клочья, если бы я не научилась использовать свои силы на раннем этапе.

— Почему так рано?

— Джевен. Парень, которого ты видел той ночью. Мой сутенёр. Полагаю, мне следовало бы ненавидеть его больше, чем сейчас, но он научил меня давать отпор. Он дал мне шанс. — Она начала убирать свои художественные принадлежности. — Мы не рождаемся с самооценкой. Большинству суккубов с раннего возраста заставляют поверить, что мужчина определяет нашу ценность. Этот мужчина — твой сутенёр. И с этого момента ты больше не являешься самой собой. Ты живёшь, ешь и дышишь, чтобы набить карманы этого человека. Так было бы и с Джевеном, если бы я не научилась обходиться без кражи душ.

— Я думал, что суккубы живут за счёт сексуальной энергии мужчин.

— Так и есть. Большинство суккубов получают от этого удовольствие. Я научилась манипулировать своими силами, чтобы получать энергию от их страхов.

— Значит, ты насыщаешься их страхом перед тобой?

— Это лучше, чем красть их души, верно?

— Мне нужно проверить, что ты никогда раньше не крала ни одной души?

Судя по тому, что Гевин знал, столетия существования рядом с суккубами требовали сексуальной поддержки, иначе они рисковали не только потерять свои силы, но и отвечать перед своими сутенёрами.

— Нет, я их крала. Просто… не так, как ты представляешь. По большей части, это был обычный поцелуй с ласками.

— Как это вообще возможно? Этот Джевен позволил тебе не доставлять ему души?

— Он не в восторге от этого, но именно благодаря ему я такая, какая я есть. Я уверена, что он мечтает, чтобы я начала свою жизнь заново и высасывала душонки из каждого мужчины, которого встретила бы. Но я не познала истинных удовольствий с мужчиной. И я не думаю, что это изменится в ближайшее время. — Её глаз дёрнулся, а губы поджались. — Понятия не имею, почему я рассказала тебе всё это.

Гевин подозревал, что небрежное отношение Джевена к её отсутствию поставки душ, могло быть больше связано с его собственным страхом перед ней. Очевидно, в Сабель было что-то большее. И если бы подозрения Гевина относительно Гриффина — те, которые он не