Пламя в моем сердце - Рита Трофимова

не сомкнула глаз, снедаемая мыслями, сидела на подоконнике и вглядывалась в вязкую беспросветную тьму. В душе бурлили эмоции, перед глазами носились картинки: часы, гостиная, спящий Филипп, курица… Сколько всего произошло за такой короткий срок, голова шла кругом от изобилия событий. Она могла бы избежать конфликта, если бы вовремя почувствовала его. Где она допустила ошибку?

Мысли метались из крайности в крайность. Теперь Лина во всём винила себя и оправдывала Филиппа. Он же совершенно вымотан, истощён, ещё и досталось ему в драке с этим айдолом, и от меня ему тоже досталось: воспитывала, строила, заставляла пить нелюбимое молоко, разве можно было так с ним? Лина попыталась взглянуть на ситуацию его глазами, представив на миг, что к Филиппу приехала лучшая подруга, допустим Олька, и он бы любезничал с ней, не отходя ни на шаг. «Ой, мамочки, да не дай бог! Мне бы определённо это не понравилось, и терпеть бы такое я точно не стала. Но это же Лёха, всего лишь Лёха, мой друг!»

Лишь на рассвете Лина забылась тревожным сном. Проснулась, когда солнце во всю било в окно, а стрелки на часах приближались к одиннадцати дня.

«Эх, мамы Марты на нас нет!» — подумала Лина, выползая из постели.

Лёха тоже поднялся ближе к двенадцати и первым вышел во двор, обнаружив возле двери пакеты с продуктами, те, что они принесли вчера из поселкового магазина. И эта новость озадачила Лину, вызвав новый виток обиды. Глаза защипало от слёз, дыхание перехватило. «И что бы это значило? Почему Филипп так поступил?» — задавалась она вопросом.

В глубине души она ждала от него извинений, вздрагивала от каждого звука, надеясь увидеть его на пороге своего дома.

Так в бестолковых метаниях пролетело два дня, а Филипп так и не появился.

Лина грустила, пытаясь занять себя работой, до блеска намыла пол, перебрала книги на полках и бельё в шкафах. А когда выходила во двор полоть грядки, глаза помимо воли тянулись к окнам дома Полянских, но за ними стояли тишина и вечные сумерки, и ни единого признака жизни не наблюдалось. Только однажды ей показалась промелькнувшая тень в ночи и тихие шаги во дворе.

Лёха купался в речке, готовил обеды и вообще делал вид, что ничего не происходит, а когда Лина закрывалась в детской поплакать, брал в руки гитару и уходил во двор, сидел под яблоней на лавке и бренчал знакомые песни. Лина старалась держаться, но мысли не отпускали, и всё буквально валилось из рук.

А утром третьего дня позвонила Эла. Лине ничего не оставалось, как ответить на звонок, хотя говорить совсем не хотелось, не о чем было говорить.

— Ну и как это понимать? — воскликнула Эла в трубку, взволнованно дыша. — Где тебя носит? Я уже четвёртый час дома, а тебя всё нет.

— Эл, я на даче, мы тут с Лёхой и с… Филиппом, — бодро ответила Лина, стараясь ничем не выдать своего подавленного настроения.

— Ах вот оно что! Значит, вы с Полянским сговорились? Не зря ты воевала с нами. А я-то думала, что ты мне доверяешь. Могла бы и рассказать!

— Да нечего мне рассказывать, думала, что одним днём обернусь, даже кота с собой не взяла, но мне пришлось задержаться.

— Вы с Филиппом встречаетесь?

Лина почувствовала себя ужасно глупо, словно мышью, которую загнали в угол.

— Отвечай! — настаивала Эла.

— Даже если и так, то это касается только нас двоих. И вообще, я не понимаю, почему вы вмешиваетесь, — огрызнулась Лина.

Эла замолчала, напряжённо дыша в трубку, но потом вдруг сбавила тон и сменила тактику.

— Знаешь, как мама волнуется? — сдержанно спросила она, явно давя на жалость. — Звонит мне по несколько раз на дню, всё спрашивает, как ты, чем занимаешься. Но я не буду ничего рассказывать, звони ей сама и объясняйся.

— Ладно, — вздохнула Лина. — Я правда переживаю из-за мамы и, если начистоту, считаю себя виноватой. Но это никак не повлияло бы на моё решение не ехать, пойми уже наконец.

— Что ты заладила одно и то же? Я всё понимаю, любовь зла… — Эла осеклась, хмыкнув в трубку. Лине даже показалось, что она увидела хмурую складку на лбу Элы и её невесёлую улыбку — настолько красноречиво было молчание в эту минуту. — Эх, Лина, смотри не наделай глупостей. Помни наш недавний разговор!

— Я всё помню.

— И забери кота, он тут одичает один без присмотра.

— Его, вообще-то, соседка подкармливает, но мы заберём. Обязательно заберём.

* * *

Чувство вины перед мамой Мартой взывало к совести, сомнения терзали душу. Может, и правда не стоило сопротивляться и уехать в Германию? Но как же Филипп⁈

Лина набрала полную грудь воздуха и выдохнула со стоном. Захотелось сыграть на фортепиано что-нибудь громкое, бунтарское, так, чтобы её услышал весь свет. Чтобы её услышал он! Желание было такой силы, что ладони буквально горели огнём и покалывало пальцы. Казалось, что она сможет сходу сыграть мелодию любой сложности.

Схватив старенькие ноты, сборник классических фортепианных этюдов, Лина открыла на первой попавшейся странице этюд Скрябина ор. 8 №12, и заиграла, считывая с листа. Произведение было технически сложным с чередующимися аккордами и сменами октав и требовало детального разбора, с первого раза без запинки точно не сыграть. Лина и не сыграла, запуталась в сложных фортепианных пассажах, потеряла строчку в нотах и сбилась с ритма, хоть и изначально взяла не слишком быстрый темп. На эмоциях с силой ударила по клавишам и мысленно себя отругала.

И что бы на это сказала Бескровная? Влетело бы ей по первое число за такую игру, за безответственное, небрежное отношение к делу. Да… с таким успехом исполнить этот этюд, хотя бы на одну десятую так же прекрасно, как его когда-то играли выдающиеся пианисты Горовиц и Рихтер, ей точно не светит.

Лина расправила плечи, решив во чтобы то ни стало заняться разбором нот, и с усердием погрузилась в работу.

Услышал ли её стихийный демарш Филипп, на котором теперь сошёлся клином весь белый свет, она не имела понятия, но вот Лёха точно услышал и с удивлённой миной заглянул в зал, в руках у него была неизменная гитара.

— Лин, ты чего тут бушуешь? — с настороженным любопытством спросил он.

Лина устыдилась своих необузданных порывов, подумав вдруг, что ни за что не признается