Огонечек для ледяного герцога - Элен Славина

По его лицу, по новой, напряжённой энергии, исходящей от него, я всё поняла. Сердце ёкнуло, сжимаясь то ли от страха, то ли от предвкушения.

Мы будили детей тихо и быстро.

Кай хныкал, не понимая, почему его снова куда-то тащат, а Флора смотрела на меня большими, испуганными глазами, но молчала, кусая губу. Я заворачивала их в то самое шерстяное покрывало, стараясь, чтобы мои движения были уверенными и спокойными.

Внезапно снаружи, сквозь толщу стен, донёсся негромкий, но отчётливый звук — словно несколько человек одновременно глухо ткнули копьями в мерзлую землю. Затем ещё один.

И ещё.

Талориан распахнул дверь.

На опушке леса, перед сторожкой, стояли люди. Не толпа. Не обезумевшие от гнева крестьяне. Воины. Около двух десятков мужчин и нескольких женщин в тёмных, без каких-либо опознавательных знаков, дорожных плащах. Их лица были суровы и непроницаемы. Они стояли молча, не строем, а полукругом, но в их позах читалась железная дисциплина и готовность мгновенно выполнить приказ. Это были не наёмники. Это были те, кто служил не за золото, а по иным, куда более веским причинам.

Один из них, высокий мужчина с лицом, иссечённым шрамом, сделал шаг вперёд и склонил голову в почтительном, но не рабском поклоне.

— Герцог. Мы получили ваш сигнал. Все, кто мог, явились. Остальные перекрывают дороги к деревне.

Талориан кивнул, его взгляд скользнул по собравшимся, быстрый, оценивающий.

— Время ночных сов прошло, Гидеон, — произнёс он тихо, но так, что слова были слышны каждому. — Сегодня мы летим навстречу утренней заре. Или навстречу своему концу. Кто готов?

В ответ никто не крикнул. Никто не взмахнул оружием. Они просто молча склонили головы. Этот безмолвный ответ был страшнее и весомее клятв.

Я стояла на пороге, прижимая к себе Флору, и смотрела на этих людей. На их спокойную, смертоносную уверенность. И та ледяная ярость, что копилась во мне всю ночь, вдруг обрела чёткую форму. Она перестала быть слепой.

Она стала холодным, отточенным лезвием.

Талориан обернулся ко мне.

— Выбор за тобой, Раэлла. Остаться здесь с детьми под охраной или… — он сделал паузу, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь, что я видела в глазах белого леопарда, — пойти со мной. Вернуть своё.

Я посмотрела на его людей.

На их лица, не обещающие пощады. Я вспомнила лицо бабушки, полное решимости. Лицо матери, в котором впервые за долгие годы загорелся огонь, а не страх.

Я передала сонного Кая на руки Флоре.

— Оставайся здесь. С тобой останется один из воинов. Будь умницей. Я… мы скоро вернёмся.

Затем я повернулась к Талориану.

Я расправила плечи, подняла подбородок, чувствуя, как по моей спине пробегает знакомый, дикий холодок оборотницы, что живет во мне. Он сдерживался только силой воли.

— Я иду со своими, — сказала я твёрдо. — Мой дом и моя земля ждёт.

На его губах дрогнуло что-то похожее на гордую улыбку.

— Тогда пошли, моя дикарка. Покажем им, что случается, когда кто-то будит спящую кошку.

Он вышел из сторожки, и его люди молча расступились, давая ему пройти. Я сделала шаг за ним, потом еще один, оставляя тепло и безопасность позади. Холодный утренний воздух обжёг лёгкие. Где-то в глубине души кричала испуганная девчонка, но я заглушила её голос. Сейчас ей не было места. Сейчас была только я — Раэлла Санклоу.

Я возвращалась домой… и я была не одна.

Наш небольшой отряд двигался по лесу с неестественной, зловещей тишиной. Люди Талориана исчезали между деревьями, появляясь вновь по едва уловимому сигналу, растворяясь в ландшафте, как тени. Они были его руками и глазами, идеально отлаженным механизмом.

И когда мы вышли на опушку, откуда открывался вид на деревню, моё сердце остановилось.

Дом семьи Санклоу стоял.

Но вокруг него, на заснеженном поле, клубилась тёмная, беспокойная масса людей. Слышался гул голосов, злобные выкрики. Блестели на зимнем солнце вилы, топоры, косы. И над этой толпой, на импровизированном помосте из бочек, стояла она. Сибилла.

В тёплой, но изящной горностаевой накидке, с холодной, торжествующей улыбкой на прекрасном лице. Рядом с ней топтались несколько хорошо вооружённых стражников.

Она что-то говорила, её голос, усиленный магией или просто пронзительный, нёсся над толпой, подогревая её ярость.

— … они предали вас! Продали вашу землю! Спрятались в своём гнезде, пока вас вышвыривают из ваших же домов!

Толпа ревела в ответ.

И тогда я их увидела.

В окне нашего дома мелькнуло знакомое лицо. Бабушка. Она выглядела уставшей, но её поза была прямой и неуступчивой. Затем рядом с ней появилась мать. Мелисса держала в руках старый охотничий лук — он казался таким игрушечным против ярости сотни человек.

Что-то во мне оборвалось.

Что-то щёлкнуло.

Я даже не посмотрела на Талориана. Я просто сделала шаг вперёд, вышла из под прикрытия деревьев на открытое пространство. И закричала. Крикнула так, что у меня перехватило дыхание, вложив в этот крик всю свою боль, всю ярость, всю любовь к этому месту. И к своим родным людям.

— СИБИЛЛА!

Гул толпы мгновенно стих.

Сотни глаз уставились на меня. На Сибилле исчезла улыбка. Она медленно повернулась, и её взгляд, полный ненависти и изумления, упёрся в меня.

— Вы ошибаетесь! — мой голос, сорванный, но громкий, нёсся над замершим полем. — Она лжёт вам! Использует, чтобы получить то, что хочет!

— Врёшь, ведьма! — кто-то крикнул из толпы.

— Схватите её! — подхватил другой.

Но момент замешательства был нами выигран.

Талориан вышел следом за мной. Он не кричал. Он просто встал во весь свой рост, и его фигура, лишь одно его присутствие, заставило многих в толпе невольно отступить на шаг.

— Люди этой деревни! — его голос, низкий и властный, рубил воздух, как лезвие. — Тот, кто поднимет руку на женщин Санклоу, поднимет руку на меня. Герцога Фростхарта. И узнает, что такое настоящая война.

И тогда из леса, словно из-под земли, выросли его люди.

Они не атаковали. Они просто встали полукругом, отрезая толпу от дома, от Сибиллы. Молча. С оружием наготове. Их было мало против сотни, но в их молчаливой угрозе было нечто, что заставляло кровь стынуть в жилах.

Наступила мёртвая тишина. Я видела, как сомнение, страх и злоба борются на лицах соседей, которых я знала с детства.

И в этот момент дверь нашего дома распахнулась.

На пороге стояла бабушка. В одной руке она держала свою старую посох-клюку, в другой — пылающий