Войны судьбы - Джинафер Дж. Хоффман

Я провожу рукой по позвоночнику Зоры, в то время как вопли Зеркала погружаются в мрачную тишину. Не проходит много времени, прежде чем все взгляды падают на Зору, но она тяжело прислоняется ко мне. Ее глаза открыты, но она искренне выглядит так, будто вот-вот упадет. Ее колени дрожат, и я действительно не могу сказать, то ли это из-за огромной силы, хранительницей которой она теперь, должно быть, является, то ли из-за потери этой силы во время боя, и теперь ей нужен отдых. Я предполагаю, что здесь есть и то, и другое.

— Они хотят, чтобы ты заговорила, — мягко шепчу я ей на ухо, и она дрожит, прижимаясь ко мне.

Дыхание Зоры сбивается, и я перевожу взгляд на ее шею, на пульс, который там больше не тикает.

Бессмертная.

— Я не могу, — признается она. — ты сделай это.

Я хмурю брови и смотрю на израненный город.

— Я?

— Ты, — приказывает она.

Я сглатываю и перевожу взгляд на тела, затем на лица тех, кто еще стоит. Их немного, и они далеко друг от друга, но они здесь, ждут, надеются. Это больше, чем я думал, что мне дадут в ближайшее время.

Я прижимаю руку к пояснице Зоры, и она выпрямляется, отстраняясь достаточно, чтобы дать мне слово, ее пальцы выскальзывают из моих. Я пытаюсь не думать о том, что это значит — она позволила мне говорить. Я оглядываюсь на нее. Я не хочу этого, надеюсь, мой взгляд передает это, но она просто поднимает подбородок, жестом предлагая мне продолжать.

Я прочищаю горло и сцепляю руки за спиной, подходя к краю ступеньки, на которой мы стоим, и оглядывая толпу.

— Мы многое потеряли сегодня, — говорю я, и то, что осталось от ропота в толпе, стихает, остается только ветер, свистящий в воздухе. — Но мы живем. — Моя челюсть напрягается, и я повышаю голос. — Мы не можем допустить, чтобы тела на этих улицах, потерянные жизни были отняты у нас напрасно. Мы не можем продолжать жить так, как жили. — Я смотрю на солдат, носящих руну Хаоса, и глубоко вдыхаю. — Я должен извиниться перед тобой. Все Наследники извиняются, но поскольку я последний оставшийся в живых Наследник, боюсь, это все, что я могу тебе дать.

Многие люди Артоса сжимают кулаки при этих словах, и я киваю.

— Я знаю. — Я качаю головой. — Возможно, вы и совершали преступления, но вы не заслуживали того, чтобы вас отправили в отставку и забыли о вас, особенно когда половина гребаных роялистов совершала те же преступления и оставалась невредимой.

— Мне жаль, — говорю я, — мне так чертовски жаль, что эта война вообще началась. Если бы не развращение меня и других Наследников, то, возможно, этого дня можно было бы избежать, но вы должны знать, что я не остановлюсь ни перед чем, чтобы помочь Зеркалу стать больше, подняться над сегодняшними злодеяниями. — Я киваю людям Артоса, затем тому, что осталось от Векса. — Мы все одинаковые. Наши сердца бьются одинаково. В наших жилах течет одна и та же кровь. Никто из нас не стоит выше друг друга, в том числе и я.

— Сегодня вечером мы оплакиваем то, кем мы были, — кричу я, — но завтра, после того, как наши мертвые будут похоронены и наши сердца начнут исцеляться, мы возьмем весь этот гнев и найдем ему применение. Мы восстановим. Мы восстановим наши добрые судьбы.

Я тяжело дышу, между моими словами и их печалью не простирается ничего, кроме тишины. Я киваю и отворачиваюсь, глядя на Зору и находя победу, по крайней мере, в гордости, искривившей ее губы. Она быстро подходит ко мне и снова сжимает мою руку в своей, прежде чем посмотреть на людей, на наших людей, звездный свет льется с ее кожи и окрашивает все вокруг нас в сверкающие серебристые оттенки.

— Я предлагаю голосовать. Прямо здесь. Прямо сейчас, — выкрикивает она, и несколько человек в толпе переступают с ноги на ногу.

— Что ты делаешь? — яростно шепчу я, но она игнорирует меня.

— Я объявляю, что Кристен Эстал становится официальным монархом Зеркала, единственным человеком, который объединит всех нас в наших усилиях по созданию более процветающего будущего, — приказывает она. — Но это должно быть голосование большинства.

Тут же Кайя приподнимает юбки своего платья и встает передо мной, с легкой улыбкой на губах, когда она опускается.

— Ты знаешь, я всегда считала тебя замечательным правителем, — говорит она, и я судорожно сглатываю.

Тейлис следует его примеру и приподнимает бровь.

— Целое королевство — это настоящий апгрейд, и я должен сказать, что тебе удалось по-королевски облажаться в свое последнее правление.

Я провожу языком по зубам.

— Да, я полагаю, что подтвердил это в своих извинениях, Решка.

Тейлис хихикает и опускается на колено.

Меня удивляет Америдия, когда она выходит вперед, ее янтарные глаза сверкают. Она решительно кивает мне.

— Можете ли вы пообещать восстановить Нор в его былой славе? Может быть, не королевство, но снова процветающее? — спрашивает она, останавливаясь рядом с Кайей и Тейлисом.

Я колеблюсь.

— Я не могу этого обещать. Как бы мне ни хотелось, я просто не могу. Слишком много неизвестного, но я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы помочь народу Нора, тем, кто жив, исцелиться.

— Это мудрый ответ, — отмечает Америдиа.

— Хотел бы я быть в этом более уверенным, — признаюсь я ей.

Она мягко улыбается и опускается на колени рядом с Кайей.

— Я предпочитаю скромного короля.

Я киваю в знак благодарности ей, затем беженцам, которые медленно склоняют головы в мою сторону. Я медленно перевожу взгляд на Отбросов.

Мужчина делает шаг вперед, переступая через два тела, чтобы встать перед мужчинами и женщинами, стоящими у него за спиной. Он носит темный плащ, и, если мне нужно было догадаться, после смерти Артоса и Ксавьера он должен быть третьим по старшинству в командовании. Он держится уверенно, его подбородок вздернут, а длинные черные волосы зачесаны назад за уши.

— Что будет с Отбросами? — настаивает он, встречаясь со мной взглядом.

— У меня нет планов, — признаюсь я. — Все, что я знаю, это то, что мы начнем все сначала.

— У нас были свои законы, — настаивает мужчина. — У многих из моих людей тоже есть записи. Если вы хотите, чтобы мы последовали за вами, тогда мы хотим вернуть наши свободы. Мы хотим жить среди общества, как жили когда-то.