Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

— Ань, я позвонил своему адвокату, — говорит он тихо. — Ничего не бойся. Игорь во всем разберется.

Он уводит Макса в другую комнату. Соседка шепчет мужику:

— Вот ведь, такая приличная женщина с виду была…

Ее взгляд полон осуждения. А ведь я даже не знаю кто она! Ковалёв подходит ко мне и протягивает бланк протокола.

— Ознакомьтесь и подпишите, — бурчит он. — Тут всё, что забрали: ноут, телефон, бумажки. Только не тяните, Анна Сергеевна, нам еще отчёт писать.

Я беру ручку, пальцы не слушаются, подпись как у первоклашки. Понятые подписывают, женщина крестится, мужик торопливо покидает наш дом.

— Собирайтесь, поехали в отделение, — Ковалёв встаёт, поправляя ремень.

— А… вещи взять можно? — спрашиваю, голос дрожит.

— Пока не надо, — бросает он небрежно. — Если что муж довезет необходимое.

Рассеянно киваю, чувствуя, как ноги наливаются свинцом. Артём возвращается.

— Я еду с тобой, — произносит он безапелляционно. — Игорь уже в пути. Мы вытащим тебя.

Я смотрю на него, и в груди теплеет, несмотря на ужас. Хочу сказать «спасибо», но горло сдавливает. Качаю отрицательно головой. Кто с сыном останется в такой сложный и страшный для него момент? Иду к Максу, обнимаю его, вдыхая родной запах.

— Малыш, оставайся с папой, — шепчу, сдерживая рыдания. — Мама скоро вернётся.

— Обещаешь? — с надеждой спрашивает сынок.

— Обещаю, — лгу и глазом не моргнув, так как сама не знаю, что будет дальше.

Я ничего незаконного не делала. Они разберутся и отпустят меня. Ведь так?..

Макс кивает, но его глаза полны слёз. Я отрываю себя от него, как будто режу часть сердца, и иду в коридор.

— А тебя люблю, — шепчет мне на ухо Артем, порывисто обнимая.

— Время, — торопит Ковалёв.

Отстраняюсь и торопливо вытираю щеки ладонью.

В машине насыщенно пахнет сигаретами. Я сижу сзади, Ковалёв за рулём, Слава листает телефон.

— Ну, Слав, сколько дел ещё? — спрашивает Антон Борисович, сворачивая.

— Два, — зевает Слава. — Алкаш с ножом и кража.

— Весело живём, — хмыкает Ковалёв.

Для них я — не человек, а очередное дело.

В отделении меня заводят в кабинет для допроса. Ковалёв садится напротив, открывает папку.

— Ну, Анна, давай по делу, — Антон Борисович хрустит шеей и переходит на “ты”. — Шестнадцать лямов. Подписи твои, партнёр орёт, что закупок не было. Как провернула это?

Ушам своим не верю. Воронцов такое заявил?! Закупок вообще не было?! Внутри все холодеет от ужаса.

Глава 41

Я смотрю на Ковалёва, в его усталые глаза и не понимаю, как мой мир рухнул за пару часов. Воронцов, с его идеальной улыбкой, с его «Анна, ты гений», подал на меня заявление?..

— Это не мои подписи, — хриплю, голос дрожит, словно я простужена. — Я ничего не выводила… Воронцов сам все операции подтверждал!

Ковалёв хмыкает, откидывается на стуле, тот скрипит. Слава стоит у шкафа, пролистывая какое-то дело, жуёт резинку и лениво косится на меня.

— Все так говорят, — тянет лениво Антон Борисович. — «Не я, не моё». Давай, Анна, конкретику. Кто в доле был? Юрист твой? Как его там? — он смотрит в папку. — Сергей Петров? Или ещё кто? Назови хоть одного своего подельника.

Юрист… Его имя — как удар под дых. Его «всё чисто», его уверенный голос, когда он листал договора, теперь звучат, как предательство. Он знал? Или это Воронцов все так удачно подстроил?

Я вспоминаю звонки Александра, его восхищения и подписи, которые я видела — или не видела?

Голова кружится, сжимаю руки, ногти впиваются в ладони, чтобы не разрыдаться. Если меня посадят, а все именно к этому и идет, что будет с сыном? Его заберет Артём? Он же обещал заботится о нем, но… после Кати, после всего, что было, я боюсь ему верить. Хотя он и поддержал меня, даже адвоката обещал…

— Я никого не обманывала, — шепчу упрямо. — Это подстава… кто-то подделал…

— Подстава, значит? — Ковалёв ухмыляется, но без злобы, просто устало, как будто слышал это тысячу раз. — Ну, это ты в суде будешь петь. А пока — шестнадцать лямов, подписи, заявление Воронцова. Всё против тебя, Анна Сергеевна. Давай, думай, кто помочь тебе может. Или и дальше будешь шептать о своей невиновности?

Я молчу. Что сказать? Артём делает всё, что может, но он не свидетель. Все кто связаны с Воронцовым ясно дело изначально были его людьми и не помогут мне. Я просто в тупике…

Ковалёв вздыхает, хлопает папкой по столу, будто ставит точку.

— Ладно, подумай, — бурчит он, потирая висок. — Слав, отведи её на досмотр, пусть Людка проверит. И не тормози, мне отчёт к утру сдавать.

Слава сплёвывает резинку в урну, машет мне:

— Пошли, Анна Сергеевна, не тушуйся. Ща всё по-быстрому оформим.

Я встаю, ноги как ватные, иду за ним по коридору. Запах сырости, застарелого табака, скрип половиц — всё как в кошмаре, от которого не проснуться. Мы заходим в маленькую комнату, где ждёт женщина-полицейский — лет тридцати, с тугим пучком, в форме, которая ей чуть велика. Она кивает Славе, тот уходит, хлопнув дверью.

— Раздевайся, — говорит она, голос равнодушный, как будто я ей мешаю чай допить. — До белья. Руки в стороны, ноги расставь.

Унижение бьёт, как кипяток. Я стою, дрожа, снимаю свитер, брюки, остаюсь в лифчике и трусах. Холодно, кожа покрывается мурашками, но стыд жжёт сильнее. Она обходит меня, проверяет швы белья, даже под стельки кроссовок заглядывает…

— Зачем это? — выдыхаю потеряно. — Я же… ничего…

— Порядок такой, — отрезает она, царапая ручкой в журнале. — Не ты первая, не ты последняя. Одевайся.

Я натягиваю одежду, пальцы не слушаются, пуговицы выскальзывают. Она кивает:

— Чисто все. Можешь идти.

Слава ждёт в коридоре, зевает, прислонившись к стене.

— Ну, всё? — бросает он, глядя на женщину. — В камеру?

— Да, — она кивает. — Ковалёв сказал, до утра.

Камера. Какое страшное слово… Я не могу сломаться, но ноги подкашиваются. Слава ведёт меня вниз, в подвал, где пахнет плесенью,