Опасное положение - Екатерина Началова

к себе, пытаясь умерить лихорадочное сердцебиение. Родной запах ее кожи помогал. Ткнувшись носом в ее волосы, замер, ощущая, как подступил к горлу безотчетный леденящий страх, и я не в силах его проглотить. Страх такой величины, что мне не с чем сравнить. К коже приставили нож, а я не могу двинуться? Здесь страшнее... Он даже не похож на тот страх, который я ощущал, когда пыталась разрешиться Ясмина. Страх сильнее, когда знаешь, чего бояться, а я знаю. Очень хорошо знаю и помню. Сейчас страшнее, чем тогда, примерно тысячекратно страшнее. Я не знал тогда, как больно может быть...

Нет. Нет. Нет. Только не это. Только не снова. Только не моя Катя.

На несколько минут превратившись в съежившуюся бесхребетную тварь, я снова начал молиться. Пусть я уже не верю в молитвы, но мерное повторение одного и того же сродни самовнушению, успокаивает.

Зажмурился, но перед глазами все еще стояли безжизненные черные волосы и лицо, потом русые волосы и лицо... Катя пошевелилась и дотронулась пальцами до моей руки, закаменевшей у нее на груди.

— Яр? — хрипловатым от сна голосом вопросительно проговорила она, и я очнулся, осознавая, что прижал ее совсем уж сильно.

Я так рад, что ты не Ворон, птенчик, что не знаешь о том, что творится у меня в голове.

— Все в порядке. Плохой сон приснился, — чуть ослабил хватку, но не выпустил жену, когда она попыталась повернуться. Я пока не могу лежать лицом к лицу, не могу сейчас держать лицо, ей нельзя меня видеть.

— Какой? — немного побарахтавшись и быстро сдавшись, Катя сочувственно погладила меня по руке.

— Не помню уже, — соврал. — Но страх ощущаю до сих пор.

Как я могу сказать, что Ясмина умерла при родах? Что они умерли тогда вдвоем, а я — остался? Я не могу, не должен. Птенчику не стоит знать об этом перед ее собственными родами. Может когда-нибудь, но не сейчас, совершенно не сейчас.

О страхе врать не стал. Катя опять погладила меня по руке.

— Отвлекись, послушай меня, — попросила она и вспомнила песню.

Благодарно прислушался к инструментальной мелодии, в которой звучало щемяще много весны и надежды. Слушать мелодию из головы означает получать сочетание песни и голоса того, кто о ней думает. Сейчас через скрипку и пианино пробивался голос. Катя старательно вспоминала песню и одновременно подпевала мелодии: «М-м-м...м-м-м...мммммм!»

Нет, совершенного слуха у жены не было, зато в избытке была совершенная прелесть. Она напевала и я успокаивался, приходя в себя, вновь ощущая свой хребет, крепость крыльев, силу...

Через несколько минут я сам повернул ее к себе.

— Как ты себя чувствуешь? Есть новые, неприятные ощущения?

Катя отрицательно помотала головой, начав живо делиться воспоминаниями о приснившихся ей когда-то страшных снах о длинных червях и оживших мертвецах. Все еще тревожась, я наблюдал за ее мимикой. Ресницы порхали вверх-вниз, розовые губы изгибались, даже курносый нос, казалось, шевелился. Проснулась. Выглядела бодрой и полной жизни. Жизни...

Содрогнулся, вспоминая вчерашнюю суматоху. Все так похоже: Ясмина в окружении тех повитух, Катя в окружении этих повитух... Знаю, что в случившемся с первой женой нет вины принимавших роды, я их досконально изучил, пока искал, кто и когда ошибся... О, я искал, копал, мечтал возложить на кого-то вину, но виноватых не нашел. Пришлось принять смерти моих родных как трагичную случайность, исключение, которое выпало им... мне.

А сейчас сделал ли я все, что мог? Я не просто опросил, а по косточкам перебрал этих повитух, у обеих по три десятка лет опыта, сотни принятых детей, единицы смертей, каждую из которых я рассмотрел под лупой и удовлетворился, признав, что они сделали, что могли. Что мне еще сделать, чтобы быть уверенным? ЧТО?

Ясмина была другой, хрупкой. Катя сильнее, но этот сон... Просто кошмар? Или не просто? И главное, поможет ли мне Сила, если в опасности вовсе не я?

Представив, как ее заводят в натопленную комнату и разбрасывают травы, я вспомнил запах и с трудом сглотнул дурноту.

— Ай-й... — смущенно пикнула Катя, прерывая мои мысли. — У меня тут что-то...

Приподнявшись, она недоуменно прижала руку к бедрам и тут же поспешно вскочила, побежав в отхожее место. На ткани тонкой ночной рубашки расплывалось мокрое пятно.

А вот теперь началось...

Глава 27. Не может быть

Глава 27. Не может быть

Катя

— Все это еще ничего не значит. Может это тренировочные подтекания! А живот сводят тренировочные схватки. Да, Кора? — я говорила вслух с мантикорой, потому что Яр слушать про тренировочные подтекания не стал, собрался секунд за десять и на скорости ракеты «земля-воздух» улетел за подмогой. Кора же лениво зевала, ловила каждое слово и согласно высовывала язык.

Но я действительно ничего особенного не чувствовала! Ну да, живот порой каменел сжимаясь в комочек, а затем вновь расслаблялся. Но не особенно и часто он сжимался. Вчера было то же самое, и благополучно прекратилось. А воды... Не факт, что это они. Есть же вероятность, что я просто немного опростоволосилась? Есть. На меня внутренне давят ежеминутно!

Я погладила живот, в котором располагался источник давления

К тому же мне ничего не приснилось, тоже фактор. Там, наверху у меня серьезные покровители, перед важными событиями всегда что-то снится. А сегодня я спала как сурок без вещих снов. Значит «что»? Значит у нас простой тренировочный день, не вижу причин для волнений.

В общем, меня ничего не беспокоило. На месте не сиделось, так что я ходила и впитывала в себя красоту.

В наших горах похолодало настолько, что каждую веточку каждого дерева обильно покрыл густой белоснежный иней. И мороз поднялся трескучий, хватал, щипал за щеки. Кажется, даже птицы летали, похрустывая крыльями. Думалось, что собственное дыхание на лету вот-вот замерзнет, да и осыпется вниз тоненькой узорчатой льдинкой.

Я остановилась и, схватившись за черную шерсть, прикрыла глаза. Живот опять заболел. Одновременно к груди подступила тошнота. Кора подняла уши и вопросительно фыркнула мне в живот, словно задавая вопрос: «Это чего с тобой, хозяйка?». Она чувствовала мои ощущения, беспокойно ворча каждый раз.

— Похоже та голубая икра... — с трудом произнесла, и меня стошнило.

«Разумеется, икра!»

Сразу стало легче.

Я немного поела снег и вернулась домой довольно бодрой.