Опасное положение - Екатерина Началова

​

Не могу понять, хорошо это или плохо...

​

Хлопнула дверь.

​

— Князь, — прозвучал голос Змеи. Она спустилась ко мне. — Ваша жена...

​

Проблемы? Уже?

​

Резко повернулся с ножом в руке читая ее.

​

Пора действовать?

​

Небезосновательно пугаясь моих глаз, повитуха отшатнулась. А я увидел то, что не видел раньше.

​

У нее были роды. Давно. Кричащая акушерка. Боль. Кровь. Долгие часы. Смерть ребенка. Неспособность иметь детей. Горе. Желание спасти других.

​

Молча сочувствуя горю, сходному с моим, убрал кинжал. Такая повитуха всю жизнь спасает каждого ребенка как своего...

​

— Что не так, миса? — сдержанно спросил, скрывая глаза.

​

— Все в порядке, князь, не волнуйтесь. Комната очищена, княгиня переоделась, раскрытие идет хорошо, — с опаской произнесла Эурасса. — Можете пройти наверх.

​

Что случилось? Зачем наверх?!

​

— Зачем я должен пройти? — поднял брови.

​

— Так вы хотите помочь жене? — повитуха тоже удивилась.

​

Подозрительно оглядел ее: сосредоточена, спокойна, побаивается разве что только меня.

​

— Чем я могу ей помочь? — окончательно нахмурился, начиная жалеть, что пошел на поводу эмоций, затеял все эти пертурбации, порталы, притащил Змею в дом... У нас мало общего со Змеями, начиная от менталитета и заканчивая обычаями. Мы считаем роды женским сакральным таинством. Чего она хочет от меня? Чтобы я вмешался? А она на что?

​

Эурасса мигнула узкими зрачками, соображая, и медленно разгладила складки белоснежно-белого аккуратного передника.

​

— Князь Наяр... Понимаю, у вас другие традиции... — дипломатично заговорила она, в свою очередь осознавая, что мы с ней разговариваем на разных языках. — В нашем роду считают иначе. Мы полагаем, что мужчина может значительно помочь на родах, может поддержать свою спутницу, если хочет этого, если готов... Роды — это такое положение... Шаткое, опасное для женщины. Порой даже незначительная мелочь может склонить чашу весов в ту или иную сторону. Поэтому мы используем все, что может помочь, а мужчина помочь может. Но, если вы не ощущаете в себе готовности, возможности для помощи, никто не настаивает. Это не обязательно.

​

Заколебался.

​

Естественно, я хочу помочь. Но по нашим обычаям присутствие мужчины вредит женщине. Я боюсь навредить.

​

— По обычаям моего рода мужчина не должен присутствовать, — я порылся в памяти и хмуро пояснил. — Это мешает женщинам, тормозит процесс.

​

Повитуха посмотрела на меня с долей раздражающей снисходительности и неожиданно согласилась.

​

— Вы правы, мужчина мешает, если не готов. Если муж боится, не может служить опорой для жены, препятствует повитухе, если не помогает, а пытается все контролировать, пытаясь построить роды, как ему нужно, разумеется, он будет тормозить процесс. Нужен не контроль, не зритель, не всеведущий. Необходима только поддержка. Таково положение.

​

Чуть поклонившись мне, она двинулась назад.

​

Проводил ее хмурым взглядом.

​

Чаша весов на которой лежали родовые традиции и страх причинить вред, соперничала с чашей, на которой парило желание помочь, быть рядом, все изменить. Но как повлияет мое присутствие? Может как раз оно и станет роковым?

​

Движение постороннего к дому заставило меня прервать раздумья. Рассмотрев летящего по моей территории Ворона глазами сразу трех птиц, я без труда узнал его.

​

«Аний».

​

С некоторой радостью, что могу хоть немного отвлечься, я вышел к вестнику Совета под снегопад и выслушал его послание.

​

«Просим явиться для принятия решения по детскому вопросу» , — доставив весть, Аний распахнул крылья и улетел.

​

Детский вопрос... Я замер как вкопанный, выбирая. Если не явлюсь, они примут решение без меня, а вопрос важный, его нужно проконтролировать. Если явлюсь, что будет без меня здесь? Пока я думал и взвешивал, мантикора скуля протопала по свежему снегу за спиной, и, не обращая на меня внимания, тяжело поднялась в воздух на уровень окна спальни. Глядя туда, она продолжала низко тявкать, и между этим поскуливать. Я развернулся. Окно со скрипом открылось и в нем мелькнуло плечико родное до боли, до ноющего, пронизывающего грудь чувства, до щемяще нестерпимой тоски.

​

Какой детский вопрос я могу решать, если у меня свой... нерешенный?

​

Гори все огнем.

​

Я принял решение ровно за то время, которое требовалось мантикоре, чтобы два раза взмахнуть несуразными кожистыми крыльями. Круглое плечо в очередной раз рассекло в клочки все мои правила, логичные рассуждения, превратило в прах страхи, отодвинуло дела, вытащило запрятанные эмоции и заставило сигануть в приоткрытое окно, минуя неуклюжую мантикору, которая уже царапала когтями стену. Катя повернулась ко мне с несчастной гримаской на лице. С облегчением прихватил ее, загораживая от мороза, и автоматически закрыл окно, так как жена беспечно стояла под ледяным ветром в одной тонкой сорочке. В комнате царило почти летнее тепло — я от души затопил печь.

​

— Князь! Вы должны переодеться! — метнулась ко мне Эурасса.

​

— Переоденусь, — согласился.

​

— Яр! — при Эурассе жена перешла на громкий шепот, напрочь забыв про возможность общаться мысленно. — Мне нужна льдинка. Принеси, пожалуйста.

​

Льдинка.

​

К этому запросу я подготовлен не был.

​

Какая льдинка? Размер? Для чего?

​

Для нестандартных просьб мне требуется пояснение и подтверждение.

​

— Льдинка?! — с беспокойством уточнил, всматриваясь в розовое личико. Ни умирающей, ни страдающей жена не выглядела, напротив, смотрела живо, требовательно и упрямо.

​

— Льдинка. Ледяная, — подтвердила, затем вздохнула, сжимаясь и повисая на моей шее. С трудом удерживая себя от желания нести, спасать и заставлять всех что-нибудь делать, я обнял ее, дожидаясь конца спазма. Через несколько длинных секунд Катя выпрямилась и продолжила:

​

— ...или сосулька. Я ее съем. Мне хочется ледяной чупа-чупс, — сообщила она, распахнув глаза, и счастливо улыбнулась. — Как хорошо, что ты пришел!

​

​

***

​

Я нашел и принес льдинку, выслушал адресованную высшей канцелярии жалобу про возмутительное отсутствие вещего сна, переоделся, намереваясь побыть совсем немного, чтобы не навредить... и уже не ушел. Временно перестав быть всеведущим, я превратился в простого Ворона. Следующие часы я ничего не контролировал. От меня требовалось гладить, растирать, служить удобной высокой подставкой, опорой, держателем; в обязанности входило слушать, утешать, подавать воду. Через два