Подводная конкиста - Вита Марли

Диего де Ланда. «Сообщение о делах в Юкатане».

Костяной гребень коснулся плеча и испанец стиснул зубы: сейчас будет больно, но для опытного воина это — сущий пустяк. Ицамна ударил молоточком, зубцы вонзились в кожу, впечатав первые штрихи будущей татуировки.

— Дурррак и пижжжон, — Амиго шумно захлопал крыльями. — Пижжон.

Отныне Эстебан облачался в богатый тланчанский наряд. Не простые хлопковые одежды, а полный комплект с перьевой мозаикой, жадеитовыми украшениями и строгим геометрическим узором.

Он же знатный господин в конце концов, а не хрен собачий.

— Пижжжон, — не унимался попугай.

— Если ты не заткнёшься, Амиго, клянусь, я прикажу расшить мой плащ твоими перьями!

Грудь старика завибрировала от смеха, но руки ровно и чётко наносили последующие штрихи. С каждым ударом очертания Кукулькана на капитанском плече становились явственнее.

Стараниями супруги испанец получил прозвище Тиен уч’аб Кукуль’каан, что означало «Этьен, сын Пернатого Змея». Все племена склонили головы перед Ицкоатлем и его белым маршалом, признали Кулуакан новой столицей и жители острова, наконец, объединились под единым знаменем. Возобновилось строительство кораблей, укреплений и фортов, увеличилась добыча серы и производство пороха. От самого Тланчанпана протянулись ирригационные системы и плавучие огороды, соединяя оба главных города посредством сети водных путей.

— Ну вот и всё, — Ицамна промокнул рану чистым полотенцем. — На сегодня мы закончили только очертание. Тебе понадобится ещё несколько недель, чтобы рисунок был полностью готов.

— Пижжжон, — высказал Амиго своё ценное мнение.

Шуганув попугая, Эстебан отсыпал целителю пригоршню железных монет.

— Ступай, человек. — Старик взглянул на капитана из-под кустистых бровей и ехидно добавил: — Солнце клонится к закату. Наступает время господства твоей супруги. Не смею отнимать его у тебя.

Свадьбу кулуаканцы гуляли три дня, ещё три дня проводили в молитвах. Приходили к сеноту Ах-Чаан, словно к древнему храму, и просили мира и процветания. Возлагали цветы, плели венки, мастерили украшения. Эстебан молился о чём-то своём. Беседовал с лазурными водами, раскрывал душу, каялся, вспоминал былое и мечтал о будущем. Сенот Ах-Чаан он называл местом своего второго рождения.

Ночью, лежа в полутьме блёклого света догорающей лампы, Иш-Чель перебирала пряди спутанных волос Эстебана. Запах ладана, приправленный запахом пороха, успокаивал, словно эликсир. Под пальцами чувствовались свежие рубцы, следы сегодняшней сессии у Ицамны.

— Тебе больно? — прошептала она.

— Уже нет, — отозвался Эстебан, прижимаясь щекой к ее макушке. — Скоро Кукулькан будет в полном своём обличье.

— Он уже с тобой, — Иш-Чель ткнула пальцем в его сердце. — Здесь.

— Сегодня ты особенно добра ко мне, ангел мой, твоя улыбка озаряет весь Кулуакан. Что так обрадовало тебя?

Мягкий свет бликовал на компасах и астролябиях, ножах, трубках и прочих вещах, окружавших их совместную опочивальню. Охотница до диковинных вещиц не желала расставаться со своей коллекцией.

— Просто я очень рада видеть тебя, — попыталась уйти от ответа.

— Иш-Чель! — сдвинув брови, Эстебан слегка приподнялся и посмотрел на супругу с напускной строгостью — А ну, признавайся! Что ты опять задумала?

Глаза цвета горького шоколада опустились, затрепетали пушистые ресницы. Вид тланчана приняла покаянный, но истинного смирения не было.

— Иш-Чель, — поторопил супруг.

— Говорят, где-то рядом затонул корабль и я хотела…

— О, нет.

— Но послушай…

— Нет!

— Тиен…

— Даже не думай!

Её лицо оказалось близко-близко. В тёмных глазах танцевало пламя. Эстебан хорошо знал любимую. Раскусил её хитрости давным-давно: она лучше всех тланчан умела обходить запреты.

Он вздохнул обречённо, поймал узкую ладонь и поцеловал костяшки пальцев.

— Хорошо, ангел мой, лишь в этот раз, — сдался супруг. — Но до следующего сезона дождей обещай мне даже не заикаться о рисковых авантюрах. Иначе, клянусь Девой Марией, ты слишком быстро увидишь меня седым.

Иш-Чель благодарно чмокнула его в губы, обняла за шею и прошептала так льстиво, что Эстебан едва не расплавился, как воск под палящим солнцем.

— Обещаю, мой вождь, мой касик и мой господин. Даю тебе слово больше не спускаться в подводные глубины. Меня уже давным-давно привлекают твои корабли.

Конец