Крик тишины - Дакота Уиллинк

Мне не нравится ее равнодушный тон.

Что творится в ее милой голове?

Она выглядит расстроенной. Не злой, нет, но кажется, она пытается скрыть укол ревности. И часть меня самодовольно радуется при мысли, что она ревнует — значит, ей не всё равно. Но другая часть знает — я обязан пресечь эту бредовую идею, которая может прийти к ней в голову, пока она не испортила наш вечер. К тому же мысль о том, что у нас с Ханой могли быть романтические отношения, абсурдна. Я никогда не смотрел на нее таким образом.

— Не теряйся в своих мыслях, Искорка. Мы с Ханой знакомы много лет, и я могу тебя заверить: она всегда была и будет только подругой. На самом деле, в ту ночь, когда мы отправились в круиз, было неловко. Нас явно окружали пары, хотя мы были просто друзьями. Я не осознавал, насколько романтичной будет обстановка, пока мы не оказались на борту.

— Ничего, если ты встречался с ней, — Вэл осторожно смотрит на меня. — Я имею в виду, у тебя была жизнь до того, как ты встретил меня, так что это совершенно нормально. Признаюсь, я действительно почувствовала себя немного неловко на минуту. Просто мысль о том, что твоя бывшая девушка тренирует меня, немного странная, — говорит она и смеется.

— Полагаю, так оно и есть, — соглашаюсь и с облегчением вздыхаю.

— Как вы познакомились?

— Она была моей клиенткой еще до того, как я открыл «The Mill». Хана стала первым человеком, которому я давал частные уроки самообороны. Ее бывший муж был агрессивным. Она — выжившая, как и ты. Сначала она ходила на групповые занятия, а потом обратилась ко мне с предложением проводить персональные тренировки. Это долгая история, но, по сути, всё свелось к расписанию. Она не могла ходить на групповые занятия без его ведома, поэтому сама планировала свои тренировки, чтобы скрыть от него, чем она занимается. Думаю, за это время, она, возможно, научила меня большему, чем я ее, — добавляю со смехом. — Персональные занятия помогли мне понять ее психологические проблемы так же хорошо, как и физические. Она невольно открыла мне, какие последствия может нести насилие. В итоге она сделала меня лучшим тренером.

Прерываю рассказ, когда подходит официантка, чтобы предложить меню, — и я рад этому перерыву. Хотя мне хочется ответить на все вопросы Вэл, я не хочу рассказывать слишком много и рисковать тем, что раскрою что-то личное о Хане. Как и у всех выживших, эта история принадлежит ей, не мне.

После того, как официантка сказала о блюде дня, мы делаем заказ. Я выглядываю в открытое окно и вижу, что лодка медленно выходит из пристани Всемирной Ярмарки[56] и теперь направляется в более глубокие воды залива Лонг-Айленд. Оглядываюсь на Вэл и замечаю, что ее взгляд следует за моим. Она задумчиво смотрит на воду, не фокусируясь ни на чем конкретном.

— О чем ты думаешь, Искорка?

— Как раз думала о маме. Ей нравилось бывать у берега реки Огайо. И здесь бы ей точно понравилось, — бормочет она. Ее лицо на мгновение приобретает отстраненное выражение, прежде чем она снова сосредоточивается на мне. — Кстати о родителях... Я давно хотела спросить. Ни ты, ни твоя сестра никогда не говорите о них. Не хочу лезть не в свое дело, но в тот единственный раз, когда ты упомянул их, это прозвучало так, будто ты говорил о них в прошедшем времени.

Боль, так и не отпустившая меня, на миг оживает в груди при мысли о родителях. Вэл внимательна — она права: и я, и Изабелла почти никогда не говорим о них. Не потому что не хотим… Просто это слишком болезненная тема.

— Моя мама умерла от аневризмы мозга семь лет назад. Это случилось внезапно. Мы все были опустошены. Вчера она была с нами — а на следующий день ее не стало. Изабелла переживала это очень тяжело, но никто не пережил этого так остро, как наш отец. Мама была для него всем. Он боготворил землю, по которой она ходила. Через пять месяцев после ее смерти, у него случился сердечный приступ. Врач сказал, что избыточный вес стал одним из ключевых факторов, но моя сестра возразила: он умер от разбитого сердца. Просто не мог больше жить без нее.

— Мне так жаль. Это одновременно грустно, и… трогательно.

— Знаю. Терять родителя — тяжело. Уверен, ты это знаешь. Но потерять обоих так быстро, одного за другим… — я замолкаю. Между нами проносится тысяча несказанных слов — тихое, нежное понимание, которое не требует пояснений. — Это были тяжелые несколько лет, и это слишком мягко сказано. Единственным утешением было то, что никто из них не страдал.

Официантка возвращается с первым блюдом, фактически положив конец гнетущей теме, поставив перед нами две миски обжигающе горячего супа из моллюсков по-манхэттенски.

— Как вкусно пахнет! — говорит Вэл, вдыхая аромат.

— На вкус также, поверь. Это фирменное блюдо Люка.

Мы молча едим густой томатный бульон с моллюсками. Никто из нас не стремится заполнить тишину пустыми словами. Мы просто наслаждаемся мирной атмосферой и мягким покачиванием лодки. Вскоре приносят основные блюда. Я заказал треску в мисо-глазури с вешенками, а Вэл выбрала крабовые котлеты и сладкий горошек. За едой мы по очереди делимся моментами прошедшей недели. Она рассказывает мне о своем последнем кошмарном клиенте в «Camilla's», а я — о том, как Мейси вчера наконец-то освоила трюк «переворот».

Мы говорим обо всем и ни о чем, наслаждаясь не только едой, но и обществом друг друга. Кто-то, возможно, посчитал бы наш разговор скучным, но для меня он абсолютно нормальный и комфортный. Пусть это наше первое официальное свидание, но я провел шесть месяцев, ухаживая за ней самым старомодным способом. Мы так хорошо узнали друг друга, что теперь всё идет легко. Я уже знаю, что ее любимый цвет — фиолетовый, и что она любит читать классическую литературу, но тайно увлечена Джиллиан Флинн и Клайвом Касслером. Между нами нет неловкости или напряжения. И чем больше я узнаю о ней, тем яснее понимаю: она куда глубже, чем я мог себе представить. Мы стали друзьями прежде, чем превратились в любовников. Возможно, именно этого не хватало в моих прошлых отношениях.

Эмоции обжигают горло, когда я начинаю осознавать кое-что еще.

Я влюбился в нее.

Ее глубокие синие глаза — мой океан. Хочу утонуть в них. Хочу держать ее в