Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

– Вот, Милава, помнишь, как мы тут с тобой в речку попадали? А как до берега плыли? Помню, как сейчас. И нет тех воспоминаний слаще.

Вскоре достигли сада. Ничего тут не изменилось. Так же стояли избушка и сарайчик для хранения яблок. Цветение почти кончилось, земля побелела от лепестков. Будивой, как рачительный хозяин, уже оценил завязи, тронул одну ветку, качнул головой. Земля сухая; если дождей не будет в ближайшее время, завязи сморщатся и на землю осыпятся, не будет урожая.

Но тут все мысли ушли, едва он увидел яркие пятна среди листвы. Крупные плоды качались на ветках. Солнышко вспыхивало на их боках, пускало солнечные зайчики.

– Чудеса! – прошептал он. – Эта яблоня у нас столько лет пуста оставалась и вот как разродилась.

Но стоило ему сделать шаг, ветки качнулись, листья затрепетали, хотя даже ветерка рядом не пролетело. В шуме листьев слышалась угроза, шипели они по-змеиному.

– Ты погодь, – остановил его Стрижак. – Прибьет еще.

– Меня? Хозяина?

– Тут еще посмотреть, кто хозяин этому диву дивному.

Он осторожно положил Милаву на травку. Встал перед яблоней, но так, чтобы веткам не достать было. Поклонился. Указал на девушку.

– Вот принес я в отчий дом хозяйку твою. Заколдовала ее Морена, спит она и через день уже не проснется совсем. Помоги ей, яблонька, если можешь. Мне твои яблоки не нужны. Не зарюсь я на их волшебство. Хочу только любимую свою от злой участи спасти.

Он сделал маленький шаг к дереву, ветки качнулись и угрожающе выгнулись. Еще шаг и еще. Одна ветка хлестнула воздух прямо перед его лицом. Стрижак глаза закрыл, чтобы не выбило. Вторая ветка по спине ударила. Не била насмерть, но отгоняла.

– Не уйду, – прошептал он. – Что хочешь делай, не уйду, пока яблоко мне не подаришь.

Из земли вырвался корень, обхватил за щиколотку, дернул. Стрижак услышал лишь вскрик Будивоя, да краем глаза увидел, как он бегает туда-сюда, руками машет.

Корни протащили Стрижака по земле прямо к самому стволу. Ветки оплели руки, ноги – не вырваться.

– Да что ж ты делаешь? – прохрипел он, чувствуя, как сдавило грудь. – Задушишь ведь, останется Милава без жениха. Ты ж за нее боишься, да? За нее людей почем зря калечишь? Я же ей только добра хочу.

Грудь давило все сильнее, воздуха не хватало, а ребра опасно потрескивали. Он пытался вырваться или хотя бы ослабить хватку, крутился, извивался. Ворот рубахи давно разъехался, порвался; из прорехи показался кусочек ткани. Ветка зацепила его, дернула наружу. Платок с жар-птицей закачался в воздухе, затрепыхал, словно взлететь пытался. Ветки медленно разжались. Стрижак глубоко и шумно задышал, обхватил себя за бока, щупая ребра – целы ли.

Он стоял под кроной, не смея двинуться с места, не зная, отпустит ли яблоня. Листья шумели. Нет, они пели. То была колыбельная, которую веками поют матери своим младенцам в зыбках. Стрижак заслушался, улетел в те времена, когда и ему матушка пела, а он засыпал под ее голос, и не было слаще того сна. Прямо перед его лицом опустилась ветка, и на ней огнем горело, пылало красно-золотое яблоко. Он подставил ладонь, и оно само упало в нее. Стрижак накрыл плод второй ладонью и почувствовал тепло; налитое солнцем яблоко отдавало ему силы. Перестали болеть бока, вывихнутая щиколотка и зудящая от хлестких ударов спина.

Милава спала, повернув голову набок. Он опустился на колени, поднес яблоко к ее лицу. Ноздри ее затрепетали. Ресницы дрогнули. Распахнулись голубые глаза.

– Ах, – выдохнула она и попыталась приподняться. Стрижак помог ей сесть. – Как же я тут оказалась? Была ведь у Морены на капище? – Потом она поняла, чьи руки ее за плечи придерживают, зарделась. – Ты? Откуда ты здесь?

– Нашел тебя у Морены и забрал, принес в твой сад, к твоей яблоне. Морена сказала, что если крепка любовь моя, то смогу тебя разбудить.

– И как? Крепка? – лукаво улыбнулась Милава.

– Ты же проснулась, вот и решай. – Стрижак подмигнул ей.

– Доченька! – напомнил о себе Будивой. – Радость какая! Ведь думал, что уж не обниму тебя живою.

Милава встала, обнялась с отцом, потом кинулась к яблоне, погладила ее по стволу.

– Спасибо, родная. Слышала песню твою, пока спала беспробудно; утешала ты меня, потому и знала, что все ладом будет.

У дома их встретил Горыня. Увидев Милаву, он обрадовался, а Будивою низко, до земли поклон отвесил.

– Хорошо, что так все кончилось. А то уж и не знал, как к делу моему приступиться, пока горе у тебя в семье.

– А что за дело-то? – не понял Будивой, но когда на крыльцо выскочила Елеся, встала у парня за спиной, усмехнулся в усы. – А… раз так, излагай, молодец. Послушаю. Стать твою всем видно, на руку крепок, умом не обижен, дело свое хорошо знаешь. Говори, чего тебе.

Горыня красный от волнения, взял Елесю за руку, и дальше и так все стало понятно, но для порядка Будивой выслушал просьбу отдать за него замуж дочку, поусмехался еще, и согласие, конечно, дал.

– Ну, что? Идемте в дом, обсудим, что да как. Свадьба дело важное.

– Погоди, староста, – Стрижак остановил его. – Не последняя просьба к тебе в этот день. Не одна ж у тебя дочка. Прими в семью зятем. Буду дочери твоей защитником и любить буду крепче всего на свете.

Будивой хлопнул себя рукой по бедру.

– Вот же день какой ныне! Вот и не верь в чудеса!

Стрижак повернулся к Милаве, взял за обе руки.

– Теперь ты мне ответь, пойдешь ли замуж за меня? Что отец твой согласен, то мне лестно, но хочу и твое желание узнать. Вдруг не люб я тебе.

– Люб, – ответила Милава, чуть глаза опустив, – люб, конечно, просто не думала я, что выйдет меж нами толк. Ты боярин, а я простая садовница.

– Да разве мне важно, кто ты? – Стрижак обнял ее. – Мне важно, какая ты.

– И какая же?

– Да такая, что лучше для меня на всем белом свете не сыщется. – Он повернулся к Будивою, посмотрел на солнце, вскинул вверх руки и крикнул: – Солнце ясное, ветер могучий, ты, мать сыра земля, будьте видаками: беру в жены Милаву, дочь Будивоя, на все времена до конца своих дней!

Будивой крякнул, кулаком себя в грудь ударил, слезы сдерживая. Клятва, данная пред богами, не рушится. Если сватовство еще можно было отменить, то тут уж все, считались парень с девкой мужем и женой.

– Это ты, зятек, решил так от свадебного пира освободиться? Раз обряд, считай, свершился, – пошутил