Клуб смерти - Кэролайн Пекхам

Я начинала нервничать, и когда это происходило, я начинала говорить. Словесный «понос» приближался, и я не могла его остановиться, потому что у меня были вопросы. Много-много вопросов.

— Тебе приятно, когда твой член становится таким твердым? — Он приподнял бровь с едва заметной ухмылкой, но промолчал, поэтому я поспешила продолжить. — Или тебе больно, и ты должен потрогать его или попросить кого-то другого потрогать его. Или полизать его. Лизать его — это странно? — Я поерзала у него на коленях, и он похотливо застонал. — Это было не приглашение, — испуганно пояснила я. — Я просто подумала, что, может, ему это нужно. Или ему просто нужна узкая дырочка? Любая узкая дырочка? Или это должна быть вагина или задница? И он твердый, потому что хочет мою вагину или задницу? И под «он» я имею в виду тебя и… Черт, не отвечай на этот вопрос. Я не хочу знать. Нет, постой, я действительно хочу знать. Я тебе нравлюсь, или это просто потому, что ты застрял здесь один на целое столетие? А если бы я была старой-престарой бабушкой, ты бы все равно хотел меня? Члены гниют, если их слишком долго не используют? И существуют ли синие яйца? Они на самом деле синие? Можно мне посмотреть? Нет, постой, я не хочу смотреть. Ничто из этого не является приглашением.

— Ты уже об этом говорила, — прорычал он, а его глаза потемнели, пока он смотрел на меня, и я вздохнула. Что я делаю? Это настоящее безумие. То самое, что прорастает внутри тебя, как плющ, оплетая все твое существо, пока все не становится настолько прекрасным, что ты с таким же успехом можешь просто оставить все как есть.

— Почему ты держишь меня за руку? — Внезапно спросила я, прищурившись на него. — Держание за руку означает согласие? Я что, только что на что-то согласилась? Потому что я отзываю свое согласие.

— Господи Иисусе, chica loca (Прим. Пер. Испанский: Сумасшедшая девчонка), — прорычал он, и я удивилась, почему он называет меня «куриной головой». Я свободно говорила по-испански, меня научил Малыш Хуан. Он всегда говорил: «por favor deja de hablarme» (Прим. Пер. Испанский: Пожалуйста, перестань со мной разговаривать), когда мы начинали болтать, и это определенно означало «привет, как дела». — Ты хотела знать, каково это — держать кого-то за руку, вот я и показываю тебе, только и всего. Вот на что это похоже.

— О, — выдохнула я. Так просто? Ничто не было таким простым, как это.

Я посмотрела на наши переплетенные пальцы, и душу наполнила тоска. Никто раньше не прикасался ко мне так. Никто. И это пробудило во мне какую-то глубокую потребность, которая всегда была во мне, но я как-то от нее отгораживалась. Это было больно. Но в тот момент я хотела этой боли, потому что она напоминала мне, что я просто девушка с желаниями и мечтами, и мне не нужно притворяться, что их не существует.

Я смотрела на Матео, на то как его мышцы напрягались, будто он пытался сдержать себя от чего-то. Хотя я не была уверена, от чего именно. Вероятно, от того, чтобы убить меня. Но, эй, это означало, я приручила собаку. Он не укусил меня. Он сделал для меня что-то хорошее. Конечно, он мог в любой момент наброситься на меня с острыми зубами и когтями, но сейчас он этого не делал. Так ли формируется доверие? Люди снова и снова делают друг для друга что-то хорошее, пока однажды не могут предсказать, что они будут делать что-то хорошее и в будущем? Но как узнать, будут ли они продолжать делать эти хорошие вещи вечно? Что, если они сделают пятьдесят хороших вещей, а потом одну по-настоящему плохую? Что тогда?

— Время вышло. — Он выдернул руку и столкнул меня со своих колен.

Моя задница ударилась об пол, и он отступил в самый темный угол клетки, сев спиной к стене. Мою руку покалывало от его прикосновения, и я долго смотрела ему вслед, гадая, прикоснется ли кто-нибудь когда-нибудь ко мне вот так снова. Его руки сжались в кулаки, а дыхание стало тяжелее, и затем он демонстративно отвернулся от меня.

— У тебя приятный голос, — сказала я ему.

Он ничего не ответил, и у меня возникло ощущение, что он снова на время перестанет разговаривать. Обычно люди в конце концов уставали от меня. Он выносил мои бредни дольше, чем большинство. Но, с другой стороны, он был заперт со мной в подвале. Так что он не мог сбежать, даже если бы захотел. Он был просто львом, запертым в клетке с дикой кошкой, и ему пока не хотелось меня есть.

Я собрала мармеладки с пола и подтолкнула их к нему, коснувшись его руки, когда он не взял их.

— Ты их еще даже не попробовал.

Он поднял их, а я отползла назад, чтобы прислониться к решетке напротив него, затаив дыхание в ожидании, пока он их съест. Он уставился на меня, а я, не моргая, жестом предложила ему попробовать. Он сунул все мармеладки в рот и начал жевать, издавая глубокие, звериные стоны, пока ел.

Мое сердце словно увеличилось вдвое, пока я наблюдала, как он наслаждается ими, в конце концов проглотив их и закрыв глаза, словно смакуя послевкусие.

Молчание затянулось, и через некоторое время я прочистила горло. — Итак… мое соблазнение наверху прошло не совсем по плану, — сказала я ему со вздохом, опуская фартук между бедер и скрещивая ноги. — Но я буду продолжать пытаться. Не думаю, что я во вкусе Найла, но у него же должны быть потребности, верно? Может, в следующий раз я станцую для него. Стриптиз.

— Нет, — яростно прорычал Матео. — Не делай этого.

— Я не то чтобы не умею танцевать, Мертвец. Я умею двигаться. — Я закатила на него глаза. Однажды я перетанцевала лису в переулке.

— Это не то, что я…

— Я потрусь о него задницей, а он снимет с меня спортивные штаны и скажет что-то типа: «Великие лепреконы, это самая лучшая задница, которую я когда-либо видел, — я отлично его спародировала, но Матео даже не улыбнулся. — Потом я позволю ему сделать со мной все, что он захочет, и воткну ему нож в глаз!

— Ты. Не. Будешь. Его. Трахать, — ядовито выплюнул Матео, и мое сердце подпрыгнуло от удивления.

— Не то чтобы я хотела, чтобы он меня трахнул, — усмехнулась