Клуб смерти - Кэролайн Пекхам

хорошо знала, кем и чем был ее муж, и отчаянно хотела, чтобы я не был похож на него. Она знала, что если я хотел сохранить свою веру, мне придется регулярно посещать исповедь. Она сама тоже ходила исповедоваться каждую неделю.

Нашему священнику нравилось побуждать женщин из его церкви исповедоваться ему в грехах своей плоти, и в тот день, когда я застал его с руками в штанах, слушая такие истории, моя вера пошатнулась. Я рассказал об этом папе, и отец Фердинанд исчез в тот же день. Новый священник так не поступал. Он казался достаточно милым. И именно в тот день я начал задумываться о боге, который позволял своим преданным слугам так злоупотреблять своим положением.

Но моей маме это не понравилось. Она ненавидела меня за то, что я прогнал отца Фердинанда, и отказывалась верить в то, что я видел. Мой отец, конечно, избил ее за ее причастность к этому, и, без сомнения, ее ярость по отношению ко мне была связана и с этим. Но в тот день она впервые посмотрела на меня так, как будто для меня не было никакой надежды. Как будто все, что она видела в моей душе, было мрачным, гнилым и развращенным. В тот день она начала свою работу по изгнанию дьявола из меня. И в тот день я впервые понял, что женщины вовсе не слабый пол. Они умнее, жесточе, злее, хитрее и способны причинить тебе боль, которую невозможно залечить.

Но здесь, в темноте, я раз или два обращался к Богу. Не для того, чтобы просить билет в рай или даже помощи в побеге из моей ситуации. Я просто просил его о небольшом свете в моем темном мире. И я начал думать, что он ответил на мои молитвы.

Однако работа моей мамы по изгнанию моих демонов сломала что-то во мне, и я знал, что должен быть осторожным, если не хочу погасить этот маленький огонек. В большинстве случаев я мог контролировать тьму во мне или, по крайней мере, направлять ее в нужное русло. Именно это сделало меня таким успешным в моей работе в картеле и позволило занять то положение у власти, которое я занимал. Но это же было причиной, по которой я всегда знал, что однажды сбегу. Все гнилое во мне родилось в том месте, на тех улицах, в монастыре, мимо которого я слишком часто проходил, в доме моих родителей и во всех других местах между ними.

Каждый раз, когда я видел тех женщин в черно-белых одеждах с распятиями и четками, я снова оказывался в их власти. И мне не потребовалось много времени, чтобы найти способ выпустить эту тьму, поддаться ей настолько, чтобы она не поглотила меня и не отправила на путь проклятия. Потому что, если бы я действительно сделал то, что хотел, то запер бы все двери в том здании и сжег бы тех женщин заживо задолго до того дня, когда сбежал.

Вместо этого я наказывал себя и других и наслаждался каждым моментом этого. Именно поэтому я не мог торопиться. Я не мог рисковать. Я хотел сохранить ее, уничтожить по-своему, но только так, чтобы я мог повторять это снова и снова.

В прошлом я был близок к тому, чтобы убить женщин, когда укладывал их в свою постель. В самые интимные моменты меня преследовали воспоминания о ужасах моего детства, и иногда я не мог сдержать этого монстра внутри себя, когда это происходило. И с тех пор, как это случилось в первый раз, я всегда просил кого-нибудь оставаться со мной в комнате, когда я заявляю права на женщину, чтобы меня могли оттащить, если я зайду слишком далеко. Были женщины, которым это нравилось. Женщины, которым я платил. Сделка облегчала задачу. Им нравились фантазии о звере во мне, но ни одной из них не нравилась реальность. Когда меня отрывали от них, потому что я терял контроль и был близок к тому, чтобы убить их, я видел страх в их глазах, ясный как день. Осознание того, что это не игра. Что это было что-то глубокое и сломанное во мне, с чем я не всегда мог бороться. И если бы я потерялся в этой тьме, то они были бы мертвы у моих ног еще до того, как я бы осознал, что натворил.

Mi sol (Прим.: Мое солнце), подумал я, потому что именно такой она мне и казалась, моим маленьким лучиком солнца, озаряющим это темное место.

Иссиня-черные волосы ниспадали вокруг нее, и я протянул руку, чтобы провести пальцами по спутанным прядям.

Зачем ты здесь? Откуда ты появилась? Ты пришла испытать меня? Потому что если я не смогу обладать тобой, то, думаю, я просто не справлюсь.

Я наклонился, мои пальцы зудели от желания обхватить ее горло. Я бы сжал его совсем чуть-чуть. Только на мгновение. Достаточно, чтобы почувствовать, каково это — иметь ее в своей власти и больше ничего.

Замки на двери наверху лестницы с грохотом открылись, и она вздрогнула, проснувшись, а затем ахнула, обнаружив меня так близко, и замахнулась на меня с диким рычанием.

Ее кулак врезался мне в челюсть, и я поймал ее запястье, прежде чем она смогла попытаться ударить меня снова, оскалив зубы и нависая над ней.

— Я не собираюсь терять себя из-за тебя, Мертвец, — прорычала она предупреждающе, но перестала сопротивляться, и я ослабил хватку, кивнув.

Я отступил назад и сел на твердую деревянную скамейку в ожидании прихода Найла, не отрывая взгляда от девушки, пока она массировала запястье в том месте, где я ее держал. Не то чтобы ей было больно, скорее она пыталась запомнить ощущение. Мое сердце билось с такой силой, которую я не мог сдержать, глядя на место, где я ее коснулся. Мне до боли хотелось снова почувствовать ее кожу на своей. Я хотел ее тело почти так же сильно, как хотел, чтобы она подчинилась мне. Она будет отмечена мной всеми важными способами. И в жизни, и в смерти. Mia. Моя.

По лестнице загрохотали шаги, и Найл спрыгнул с последней ступеньки, широко улыбаясь, когда подошел к клетке.

— Доброе утро, Паучок, — бодро поздоровался он. — Ты будешь рада услышать, что сегодня утром я не могу сидеть из-за дырок, которые ты проделала в моем заду той вилкой.

— Ты имеешь в виду дырки, что у тебя в заднице? — едко заметила она, и его улыбка стала еще