Летний сад - Полина Саймонс

Он лег на нее в расстегнутом спальном мешке. Его руки обхватили ее голову. Его руки сжали ее запястья. Его губы касались ее кожи.

– И наконец, – сказал Александр, насытившись, и она обнимала его, – пришло небольшое благословенное облегчение.

Сигарета давно погасла, Татьяна лежала в его руках, Александр продолжал ее ласкать. Засыпали ли они? Она думала, что он, возможно, задремал; движения его рук на ее спине становились медленнее. Но здесь, на Явапаи, над молчаливыми святилищами речных богов, где сантиметр за сантиметром меняла каньон вечно подвижная Красная река, момент для легкой эрозии защитного панциря, укрывавшего Александра, был так же хорош для Татьяны, как любой другой.

– Шура, а почему я запятнана ГУЛАГом? – шепотом спросила она. – Прошу, объясни мне.

– Ох, Таня… Это не ты. Разве ты не понимаешь? Это я испачкан нечестивыми вещами, которые видел, тем, через что прошел.

Она гладила его тело, целовала шрамы на груди.

– Ты не испачкан, милый. Ты человечен, ты страдал и боролся… но твоя душа не задета.

– Ты так думаешь?

– Я знаю.

– Откуда ты знаешь?

– Я это вижу, – шепотом ответила она. – С того момента, когда я коснулась тебя, я вижу твою душу. – Она прижалась губами к его плечу. – А теперь расскажи.

– Тебе не захочется слушать.

– Захочется. Я хочу.

Александр рассказал ей о групповых изнасилованиях и смерти в поездах. Татьяна чуть не сказала, что он был прав, – ей не хочется это знать. «Такие дикости позже случались не слишком часто», – сказал он; в лагерях в том нужды не было. А в товарных поездах нападения и последующая смерть были ежедневными событиями. Но в Катовице, Кольдице, Заксенхаузене были женщины, которые продавались, или шли на обмен, или даже не брали денег с чужаков – просто делали все быстро, пока не появилась охрана и не избила их.

Он рассказал ей о женщинах в Заксенхаузене. Когда Татьяна сказала, что не видела там ни одной женщины, он ответил, что к тому времени, когда она приехала, все они уже исчезли. Но до того охранники, ненавидевшие Александра, поставили его ответственным за строительство кирпичной стены вместо ограды из колючей проволоки, что отделяла два женских барака от шестнадцати мужских. Охранники знали, что строительство каменной стены на месте проволочной ограды, так облегчавшей сексуальный обмен, подвергнет опасности жизнь Александра. Ведь до того женщины просто подползали под проволоку на четвереньках, как если бы мыли полы, а мужчины становились на землю на колени, стараясь не задеть колючки.

Татьяна содрогнулась.

Значит, он строил ту стену. В пять футов высотой, что оказалось недостаточно высоко. По ночам мужчины перепрыгивали через нее и женщины перепрыгивали через нее. У стены поставили сторожевую вышку, охранники оставались на ней круглые сутки, чтобы пресечь всю эту сексуальную активность. Но прыжки через стену продолжались. Александру приказали повысить стену до семи футов. Как-то днем во время этой работы его загнали в угол барака восемь обозленных обитателей. Они наступали на него с пилами и топорами. Александр не стал тратить время на разговоры. Он взмахнул цепью, которую держал в руках. Она ударила одного из мужчин по голове, проломив тому череп. Остальные сбежали.

Александр достроил стену.

Но и семи футов высоты оказалось недостаточно. Один мужчина становился на плечи другого и забирался на стену, потом помогал забраться второму. Тюремные охранники провели электрический провод по верху стены и поставили еще одну сторожевую вышку.

Мужчины получали электрические удары, но продолжали лазить через стену, чтобы добраться до женщин на другой стороне.

* * *

Татьяна спросила, почему охрана не увеличила мощность электрического заряда на стене, чтобы ток мгновенно убивал каждого, кто коснется провода. Александр ответил, что им приходилось беречь рабочую силу. Если бы разряд сделали смертельным, они могли остаться без лесорубов. К тому же для этого требовалось слишком много электричества. А охранникам нужно было освещать собственные бараки.

– В командирском доме Каролич должен был есть и спать со всеми удобствами, не так ли, Таня?

– Ну да. Только теперь у него не слишком много удобств.

– Он последний мерзавец.

Татьяна положила руку ему на сердце. Лицом она прижалась к его груди, к тому шраму, полученному в Берлине от шрапнели, который всегда был под ее губами, когда она лежала в его объятиях.

Александру приказали увеличить стену до двенадцати футов.

Один из его соседей по бараку сказал: «Они были готовы изуродовать тебя за семь футов стены. А за двенадцать наверняка убьют».

– Пусть попробуют, – ответил Александр, теперь никогда никуда не ходивший без тяжелой цепи, обернутой вокруг его правой руки.

Для дополнительной защиты он в мастерской приварил к ней гвозди. И ему пришлось воспользоваться ею – дважды.

Стена выросла до двенадцати футов. Но мужчины все равно продолжали перебираться через нее. Электрический провод шел по ее верху. А они все равно перелезали. Рядом с электрическим проводом уложили колючую проволоку. Но они все равно лезли.

Венерические болезни, смертельные падения, все новые беременности – что было самым неуместным – делали невозможным нормальное управление тюрьмой. Наконец всех женщин посадили в грузовики и увезли за сотню километров на восток, к вольфрамовым рудникам. Александр узнал потом, что как раз в это время из-за взрыва один из рудников обрушился и все женщины погибли.

Мужчины перестали лазить через стену и начали болеть, совершать попытки самоубийства, вешались на простынях, падали в шахты рудника, резали друг другу глотки по самым ничтожным поводам. Добыча в руднике падала. Охрана приказала Александру разобрать стену и начать копать новые массовые могилы.

* * *

Александр замолчал. Татьяна неподвижно лежала рядом с ним. Ей вдруг показалось, что она весит не сто фунтов, а все двести.

– Все те годы, что я был вдали от тебя, мне все время снилось, что я касаюсь тебя. Я воображал твою ласку и утешение. Но в то же время я только то и видел, как женщин превращают в животных, и ты, хотя и оставалась священной, все как бы отдалялась, и мои мысли о тебе стали настоящей пыткой. Ты знаешь, как это бывает, – я жил как скотина, мне и сны снились скотские. А потом ты и совсем исчезла. – Он помолчал, потом кивнул, глядя в темноту. – И это я имел в виду, говоря о запятнанности. И вдруг – после ты исчезла даже из воспоминаний