И тут я увидела чудовище - Екатерина Началова

Немного постояв у окна, Ингренс отошел к кровати. Сел, сложил локти на колени, наклонился, пристально глядя на меня. Я чувствовала сверлящий взгляд, и продолжала читать, не останавливалась.

Через десять минут Ингренс так же молча лег. Кровать скрипнула под его весом.

Я читала, пока его дыхание не стало ровным.

Свет погас. Я еще какое-то время сидела в кресле, глядя на темный силуэт на кровати, слушала мужское дыхание, мерное во сне. Уходить я не хотела, но не знала, можно ли касаться его. Почему-то казалось, что нельзя. Кураж испарился, оставив мне только несколько капель смелости. Их хватило на то, чтобы попробовать.

Стараясь весить как можно меньше, я обошла кровать и опустилась на матрас. Он низко отчетливо скрипнул в тишине комнаты, и я на долгие секунды замерла, обмирая от страха и напрягая слух.

Проснется?

Он был уже совсем близко, спина на расстоянии руки.

Выждав время, я тихо подвинулась ближе, не решаясь дотронуться, боясь разбудить. Мне было довольно хотя бы слышать его дыхание, чувствовать запах. Находиться так близко после разлуки было счастьем, не сметь коснуться — сложно-сладкой пыткой.

Я подвинулась так близко как могла, кончиками пальцев к коже. Не знаю, сколько я так пролежала без сна, ощущая, как мне больно и хорошо.

Ингренс развернулся так внезапно, что я вздрогнула. Теплая рука накрыла мою щеку ласково, заставив затаить дыхание.

— Спасибо, моя золотистая роза... Я запомню этот момент, — большой палец поглаживал кожу, трогая реснички, шепот в темноте был отчетливым. — И другие... Мне понравилось быть с тобой. Необыкновенное чувство — приходить к женщине, которая тебя искренне ждет. Я благодарен тебе за этот опыт... Очень.

Мой счастливый выдох замер в воздухе. Слова были нежны, но от них отчетливо сквозило горьким вкусом прощания.

— Почему... Почему ты так говоришь? — спросила, ощущая, как вдруг загорчило во рту.

Ответ был тихим.

— Потому что продолжать опыт нет смысла, Ри... Теперь мне приходится контролировать себя каждую секунду рядом с тобой. Мой мозг, чудовище, если хочешь... Он видит то, что вижу я. Он желает то, что желаю я. И он уже желает тебя. Однажды я забудусь и даже не замечу, как убью тебя — так же легко, как поцарапал.

Зима метнула в окно свежую порцию ледяной крошки с такой силой, что одна упала на мой лоб, немедленно принявшись таять, а затем покатилась вниз. Казалось, что воздух дрожит от застывших в нем льдинок, которые тихо позвякивают друг об дружку. Я погладила мужа по гладкой щеке, уже ощущая страх, но еще надеясь, что ничего не кончено.

— Ну что ты говоришь? Все хорошо, Ренс... То была просто случайность, всего лишь...

— Ошибаешься, — мужская рука потяжелела. — Даже не представляешь, как ошибаешься. Ты не знаешь, что творится у меня в голове.

— Так расскажи...

Несколько секунд Ингренс молчал. Пурга летела в комнату беспрепятственно, будто в свой законный дом и, помечая территорию, все вбрасывала внутрь свежие частички себя. Ингренс резко приподнялся.

— Лучше покажу.

Он потянул меня к окну. Больше он не говорил ничего, на ходу подхватил на руки, вышел на балкон и шагнул с него без заминки. Я запомнила только его лицо — белое, неподвижное, ничего не выражающее. Лицо каменной статуи.

Воздух просвистел, на несколько секунд закладывая уши и заставляя зажмуриться. Стремительное падение резко сменилось полетом, мужские руки — на огромные твердые когти. Я подняла глаза на длинное белое тело над головой. Белый дракон летел, расталкивая ледяной воздух ночи огромными крыльями. По-змеиному длинное туловище невесомо плыло по воздуху и белые чешуйки серебром поблескивали на животе. Он был похож на парящего призрака. Необыкновенный. Не такой, как все.

Приземлились мы почти сразу.

Ингренсу даже не нужно было говорить, куда он меня принес. Как только ноги коснулись белой травы, я поняла. Запах роз и крови, коконом обхвативший плечи, подтвердил догадку.

Белый сад.

Он был хорошо освещен. Зачарованные деревья, застывшие в вечном лете, мерно шуршали белыми листьями. В этом холодно-лунном свете магических кристаллов все казалось мертво — и цветы, и огромный алтарь... И мы. Даже тишина звенела погребальным звоном.

Переступив с ноги на ногу, я поежилась, невольно обхватывая себя за плечи. Могильник. Это могильник.

— Смотри... — голос Ингренса тоже был мертвым. — Вот я. Это все — я.

Босыми ногами он по-хозяйски прошел по белой траве, все еще полуобнаженный, только в простыне, наброшенной на бедра.

— Смотри туда, — он показал пальцем за мою спину. — Сегодня я устал, поленился сжигать... Там тоже я. Во всей красе.

Я оглянулась. Ветер послушно донес до меня запах крови — не свежей, уже свернувшейся. Запах ударил наотмашь с такой тошнотворной силой, что я закрыла нос рукой. В той стороне, куда указал Ингренс, я уловила страшное: груда безжизненных тел, переплетенные ноги, руки, головы, спины... Почувствовав, как меня мутит, я поскорее отвернулась. Ингренс смотрел на меня прямо, губы кривились в усмешке. Он знал, какое впечатление производит.

— Не нравится? А ведь это тоже я, Кларисса, твой любимый король. Такого любишь или уже не очень? — Дракон смотрел на груду трупов спокойно. — Отворачиваешься... Ты не хотела видеть эту сторону. Она никуда не денется. Такова цена моего самообладания. Кстати, я заплатил ее за тебя — за то, что не завершил начатое. Ты дорого мне обходишься, Ри.

— Зачем ты принес меня сюда? — просипела. Голос пропал. Кажется, он тоже умер здесь.

Блестящие точки в провалах глаз лихорадочно блестели.

— Показать, что творится в моей голове, ты ведь хотела. Или ты хотела знать не это? Предпочитаешь факты попривлекательнее? Прости, но у меня есть сад. Голод. Кровь. И чистый белый, которым я все это прикрываю. Ты думаешь, что я не убью тебя... Думаешь меня изменит неравнодушие к тебе, твои глаза, губы, запах кожи... Ошибаешься. Все это привлекает, а не меняет. Каждый, кто попадает ко мне, думает, что уникален, что именно его я не трону. И каждый ошибается. Жажда крови сильнее любой уникальности. Единственное, что меня действительно останавливает — договор с твоим отцом и последствия.

Ингренс отвернулся. Вся его фигура отражала свет, он практически светился. Онемев я могла только смотреть и слушать его. Он был смертельно красив — даже сейчас. Особенно сейчас.

— Мне тоже нравится одна сторона и не нравится