И тут я увидела чудовище - Екатерина Началова

другая. Чувства, которые ты принесла... Они тревожат, мешают... Они нерациональны. А уж потеря контроля меня не устраивает совершенно. Если я убью вне сада, я нарушу ритуал, стану прежним и это, — он махнул рукой, и в холодном свете блеснули кончики острых когтей, — будет везде. Пока меня не остановят. Нет, леди. Я слишком долго работал над собой, чтобы так легко все потерять и сорваться. Клятвы должны быть соблюдены. Порядок должен быть восстановлен.

— Хорошо... — я не узнала свой голос. — Хорошо... Я увидела. Ты показал. Чего ты хочешь от меня?

Развернувшись, Ингренс посмотрел на меня долго.

— Выбери сейчас, — просто ответил он. — Я тебе предлагал спасаться тогда на осмотре, но ты видела только привлекательную сторону. Теперь видишь и другую. Выбирай: жизнь или смерть. Надеюсь, не надо напоминать, на какой стороне нахожусь я?

Расширенными глазами я смотрела на его лицо, раскрытую передо мной грудь, кошусь на белые пятна роз за плечами. Он смотрел, как я медлю, и с легкой насмешкой щурил глаза — прекрасно понимал, что не оставил выбора. В одном варианте я остаюсь без него, а во втором — и без него и без себя.

— Не надо... — наконец, выдохнула я, ощущая как странное опустошение сквозит по телу. Губы, оказывается, еще шевелились, но как-то отдельно от меня. — Не надо напоминать... Если ты так хочешь, я выбираю жизнь.

Ингренс одобрительно кивнул.

— Счастлив, что вы так благоразумны.

Там, в уголке его рта, который вроде бы насмешливо улыбался, не было улыбки.

...

После Ингренс молчал. Все то время, что относил меня в комнату, провожал до двери, он не говорил ни слова, молчала и я. Больно было даже дышать, не то, что говорить. В груди отчаянно трепыхалось сердце.

Тук-тук-тук-тук.

Глупое, глупое сердце...

— Мы больше не останемся наедине, — Ингренс заговорил у самой двери. — Я поклялся вернуть вас невредимой, когда брак потеряет актуальность. Это случится через десять дней. После вы отправитесь назад с родителями. Брачный договор будет расторгнут по соглашению сторон, в связи с неконсумацией брака, я сделаю официальное объявление. Это утвердит всех в мысли, что договор был деловым и не повредит вашей репутации. Полагаю, финансовые и прочие технические вопросы мне лучше решить с вашим отцом.

Переходом на «вы», он будто отодвинул нас друг от друга на то расстояние, на котором не существует надежд.

— Полагаю так, — произнес мой безжизненный голос. Машинально сделав реверанс, я развернулась.

— Видит Порядок, никто не получал от меня того, что получила ты, — произнес Ингренс мне в спину. Наверное, хотел погладить, но ударил — теперь меня ранило это «ты». — Я брал, что мог, но и отдавал, что мог... У меня нет большего.

— Я поняла...

Я действительно понимала.

Но почему же так больно?

— Желаю вам обрести крылья, леди, — сказал серебряный голос мне вслед, опять переходя на «вы».

В ответ я чуть не рассмеялась в голос. Только что наметившиеся крылья были срезаны и теперь на месте среза жгуче кровила острая боль.

— Прощайте...

Шагнув за дверь, я тихо сползла по ней вниз, ощущая как боль выламывает мне ребра.

Глава 28. Тридцатый день не замужем

Я стою на мансарде задрав голову и громко выдаю ценные указания. Трое плечистых низкорожденных из рода Быка молча внимают мне с крыши. Мы меняем кровлю — старая пришла в негодность за прошедний сложный век и в последние годы протекала. Теперь, когда есть деньги, ставим свежие свинцовые листы. Я стараюсь донести до рабочих, что свинец будет расширяться на солнце, поэтому требуется использовать листы меньшего размера и приподнятые швы. Замолкаю, смотрю в карие глаза... Бык молчит. Я понимаю, что рабочий со смешным носом, напоминающим задорную картофелину, ничего не понял, и объясняю еще раз.

Все неплохо, совсем неплохо.

Мне есть чем заняться. С тех пор как мы вернулись из столицы, прошло тридцать дней. Я в порядке, я считаю дни не специально... Или специально? Может мозг обманывает меня? Число — это первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь.

Третий день без Ингренса.

Пятый день без Ингренса.

Тридцатый день без Ингренса.

Отсчет идет сам по себе, я пока не могу на него повлиять, но полагаю, что это временный эффект, который однажды сойдет на «нет». Недолго думаю, чем себя наградить на юбилейный день. Решаю порисовать. Я ограничиваю рисунки, стараюсь не рисовать, потому что как только начинаю, рисую одного Ингренса и тут же проваливаюсь в воспоминания. Это слишком опасно, ведь я делаю все, чтобы не вспоминать.

Поэтому у меня много дел. Я выбираю платья с мамой, максимально вовлечена в ремонт, эпидемией расползающийся по дому, участвую в обсуждении цвета дивана, делаю прически, помогаю Агни накрывать на стол... Даже чищу картошку, пусть это и не подходит леди. Главное — физически утомить себя настолько, чтобы вечером упасть на кровать и мгновенно заснуть. Раз надежд нет, я искренне намереваюсь излечиться. Это ведь ненормально, если не можешь думать ни о ком, кроме...

...нет, я не должна о нем думать. Зима на исходе, в воздухе уже пахнет весной, и я стараюсь верить, что она принесет обновление и для меня. Впереди целая жизнь, которую я выбрала.

Иногда я ощущаю к нему только всепоглощающую ненависть, и радуюсь ей. Ненависть гораздо лучше, чем тоска. Теперь я часто представляю, как Ингренс умирает. Даже появилась любимая фантазия: король не замечает, как вокруг собираются заговорщики, и однажды они убивают его, пронзая когтями. Их трое или четверо, они наносят удары по-очереди, а Ингренс долго и мучительно страдает. Я смотрю как он истекает кровью, слушаю как стонет, сидя перед ним почему-то на троне, и, наконец, чувствую себя свободной, отомщенной... за все. За его ум, за его жестокость, за его выбор, за свою любовь. Один раз ненависти было так много, что я пошла в лес и сломала молодое деревце, а потом сидела и рыдала над ним. Над поломанным деревцем ведь можно поплакать, имею право... К сожалению, даже такой ненависти не хватает, чтобы выпустить когти.

Не спеша возвращаюсь на другую часть дома, там меня встречает отец. Активно жестикулируя, он подробно объясняет каждую мелочь, делая вид, что мое присутствие во время перекладки крыши крайне необходимо. Я прекрасно понимаю, что папа старается не оставлять меня одну, занять работой, но изображаю,