Возвращение домой - Евгения Преображенская

– Больше не буду, – обиженно буркнула девочка, тряхнув копной золотистых волос.

Женщина ласково провела по ним ладонью, успокаивая маленькую бунтарку. Внучка вошла в тот переходный возраст, когда детская доброта сердца встречается со взрослой рассудочностью, ещё жива вера в чудеса, но ум жаждет знаний. И оба они – сердце и ум – бунтуют против установленных законов, проверяют на прочность себя и свою реальность.

Как будто совсем недавно она и сама была такой же золотоволосой, одержимой мечтой двенадцатилетней девочкой. Та Василиса раздвинула грани реальности, преодолела пространство и даже время. Она написала свою Сказку. Она нашла свою Семью и свой Дом.

Женщина со вздохом обернулась к окну. Несмотря на вечерний час, шум города не утихал: шелестели колёса, изредка раздавались гудки машин и голоса проходящих мимо людей, порой лаяли собаки и по-весеннему неистово голосили коты. Многоэтажные башни сияли тёплыми огоньками окон. Чёрные шпили домов пронзали высокое прекрасное вечернее небо, на котором каждый миг зажигалось всё больше звёзд.

Воспоминания растревожили сердце женщины, но внуки – своенравная сказочница Василиса, названная в честь бабушки, и два мальчика помладше – требовали продолжения сказки.

– Что же было дальше? – нетерпеливо спросил старший, Шаран.

– Король нашёл свою королевну и поцеловал? – добавил младший, Зарон.

– Она сама нашла его и поцеловала! – заявила их сестра.

– Это нечестно, Василиса, ты ещё не читала эту сказку, – с укоризной заметила бабушка.

– Я читала все твои истории, бабушка Василиса, – важно ответила девочка.

Женщина не сдержала улыбки, но промолчала. Все – да не все. Некоторые сказки должны оставаться сказками. Не нужно детям знать, как всё было на самом деле.

Пролог. Спящая королева и Злая королева

Облака за высокими окнами замка потемнели, налились закатными красками. Близился вечер, надвигалась гроза. По небу пробежали отблески. Над пиками гор загрохотало.

Мужчина, сидящий за письменным столом, замер, будто заворожённый, глядя на набирающую ярость стихию. В его бледно-зелёных глазах отражались зарницы. Его злые думы, подобно молниям, метались в забытом было прошлом.

Там, за далёкими горами и годами, остались их дом и лес, их любовь, предначертанная Единым Создателем, и их страсть, затмевавшая самое яркое пламя.

Были они: Джѝва и Заро̀н. Была их общая задача, самое важное дело жизни, предназначение – рука об руку хранить мир Хора̀т и оберегать его детей.

Затем, словно что-то сломалось, треснуло единое целое. Врата мира Хорат распахнулись, а хранители не смогли сомкнуть их вновь. Души их детей – кто случайно, а кто и намеренно – ускользнули в междумирье. И Хорат, оставшись без пастырей, продолжил распадаться…

Джива бросила своих подданных, затворилась в этой башне-библиотеке и в своих исследованиях. Когда Зарон понял, что никакие его увещевания не помогут вернуть королеву ко двору, он унизился до грубости. Это было его величайшей ошибкой. Гордая Джива отвернулась и от любимого.

Мёртвая вода без живой, как и живая вода без мёртвой, несут погибель. Ко всему прочему гнев и обида разъедали душу короля… Зарону пришлось передать свою власть людям и уйти в леса.

А его прекрасная королева, словно одержимая, не замечала ничего вокруг. И подданных, и друзей, и любимого ей заменили книги да свитки. Вскоре случилась последняя встреча Зарона и Дживы. Затем королева бросила свой мир… Что же теперь?

– Ходят слухи, будто Джива вернулась, – процедил Зарон, обернувшись к вошедшему. – Ты за этим искал встречи со мной, да ещё в её библиотеке?

– Здравствуй, брат, – приветственно склонил голову гость.

Шара̀н – добрый и мудрый, всегда спокойный и улыбчивый хранитель королевства Нагара̀т и живой воды – был так не похож на мрачного звероподобного Зарона, в чьих руках находилась сила воды мёртвой.

Среброволосый Шаран всегда носил белое, черноволосый Зарон предпочитал тёмные одежды, за что братьев прозвали – Белый и Чёрный. Сегодня не только любовь к разным оттенкам отличала их. Одеждой звероподобному Зарону служили шкуры животных. Но самым жутким в его лике была улыбка.

Мёртвая вода, придающая тёмный оттенок рукам некромантов, слишком глубоко впиталась в плоть бывшего хранителя. Там, где под кожей любого существа проступают белые кости, у Зарона сгущалась тьма. Сам его скелет налился мраком, и бледная кожа не могла скрыть этого.

– Здравствуй и ты… – Бывший король окинул чистенького, ухоженного брата презрительным взглядом и показал в улыбке чёрные клыки. – Я не слишком люблю это место, так что давай перейдём к делу.

– Это случилось прошлой весной, ровно год назад, незадолго до нашествия демонов, – проговорил Шаран. – Ко мне явилась твоя дочь…

– …Дочь? – только и смог произнести ошарашенный новостью Зарон.

Шаран выдержал паузу, дав возможность брату осмыслить сказанное, затем мягко продолжил:

– В этом воплощении она выбрала одно из прошлых имён – Май.

– Май… – с нежностью повторил Чёрный.

Он отчётливо вспомнил эту личность. Среди хранителей Май была одной из самых могучих душ. Держа в подчинении витали живой воды, она обладала безмерной харизмой. Не было создания, что не полюбило бы Май: и в роли матери, и в роли дочери… кто не угодил бы в ловушку её обаяния.

Взгляд Зарона упал на картину, висящую над письменным столом. Изображённые на портрете смотрели на него с улыбкой. У матери волосы были цвета ночной синевы; у отца – белые, точно снег; а у трёх дочерей, которых любовно обнимали родители, переливались белым, рыжим и золотым огнём.

Сколько счастья их душам было дано… когда-то, в прошлом воплощении. Однако же во взгляде черноволосой и черноокой Май на портрете угадывалась лёгкая усмешка. И в роли матери, и в роли дитя, она всегда любила игры… игры с другими живыми существами, игры с Законами мироздания.

Как дети проверяют на прочность мир, родных, самих себя, так и Май, даже будучи зрелой хранительницей, постоянно играла во что-то… и в кого-то. Женщины, любящие матери ли, дочери – не замечали, что ими манипулируют. Зарон, чей ум охлаждала мёртвая вода, всегда это видел.

Впрочем, знание не уменьшало его любви. А игры Май не шли во вред. И Зарон молчал. Возможно, в этом крылась трагическая ошибка.

– Я был удивлён не менее… но это Май,