Воля владыки. В твоем сердце - Рия Радовская

Теперь она ощущала Асира всем телом. Ладони на шее, готовые сжаться еще сильнее. Ровное, но слишком быстрое биение сердца. Напряженные мышцы бедра, о которое ей пришлось опереться, чтобы удержать равновесие.

— Ты же знаешь, как легко отнять жизнь. У анхи. У клибы. Даже у кродаха. Особенно у связанного старого кродаха, у слизняка, который посмел… — Он резко выдохнул и заговорил быстрее, хриплым шепотом: — Посмел не только предать память отца и деда, и своего отца, старого Мусаила, мудрого и доброго. Он предал все свои клятвы, он мерзок уже одним тем, что даже не думал обнажить меч против того, кого ненавидел. Яды, клинки в темноте, пустоголовые болваны с оружием, отравления, дети в заложниках, шантаж, даже анхи-убийцы с напрочь промытыми мозгами. Я хочу раздавить его. Медленно, с наслаждением. О да, я бы наслаждался каждой секундой его предсмертного хрипа так, как не наслаждался ничем и никогда!

Асир разжал пальцы и мотнул головой, отстранился, снова потянувшись к кувшину. Лин уронила внезапно ослабевшие руки, задышала. Смотрела, как он пил — жадно, торопясь, запрокинув голову, так что пахучий крепкий бренди, или как он здесь назывался, лился по шее, по резко двигающемуся кадыку. Невольно облизнула губы. Кажется, ей тоже не помешало бы глотнуть.

Отставив кувшин, Асир утерся ладонью и взглянул прямо.

— Но, если я вобью каблук в его проклятое горло, не дождавшись суда, чем я буду отличаться от этой двуличной мрази?

— Я знаю, как легко отнять жизнь, — прошептала Лин. — А еще знаю, как бесит, когда читаешь потом в газетах, что убитый был достойным гражданином и полиции давно пора навести порядок на улицах. Как хочется поубивать всех этих писак, которые ничего не понимают, которым важна только очередная сенсация. Ты все правильно решил, Асир. Открытый суд. Чтобы все знали. Чтобы ни у кого язык не повернулся даже попробовать пожалеть и оправдать. Потому что, как бы ты его ни убил, это все равно окажется слишком быстро. Не успокоит. Одной смерти недостаточно для достойной мести. Я знаю.

Она потянулась к кувшину, глотнула. Зажмурилась и затрясла головой — пойло оказалось обжигающе крепким. Разлилось жаром от горла и до кончиков пальцев. Закружилась голова, и в то же время стало бездумно легко. Лин сделала еще глоток, осторожно, опасаясь опрокинуть, поставила кувшин и сказала:

— Мы не сумеем исполнить твое самое сильное желание. Но, возможно, у меня получится хоть чем-то помочь? Например, пригасить твою жажду убийства до завтра? До приговора.

— Я могу причинить боль. Плохо себя контролирую. Лалия привыкла. Ты… — он качнул головой.

Снова откинулся спиной на кровать и прикрыл глаза. И сейчас, когда его взгляд не отвлекал, стали отчетливо заметны резкие складки у губ, тени под глазами и явственная усталость, хотя правильнее было бы сказать почти смертельная измотанность. От чего он так устал? От ожидания Сардара? Вряд ли.

Будто услышав ее сомнения и незаданный вопрос, Асир сказал негромко:

— Не хочу возвращать контроль. Пока нет. Мне еще завтра… Лучше переждать подальше от всех.

Лин покачала головой. Оставить его сейчас? Боль ее не пугала. Бросить Асира одного в таком состоянии было гораздо страшнее. Да, он сильный. Он кродах и владыка. Он справится. Но зачем справляться одному, если она готова и хочет помочь?

Она протянула руку, осторожно коснулась пальцами его щеки, слегка колючей от пробивающейся щетины.

— Я хочу тебя любого. Ты нужен мне любым. Не только гордым прекрасным владыкой. Не только машиной для убийств и секса, — она нервно фыркнула и подалась ближе. Прижалась к нему, наверное, в первый раз не ища защиты и успокоения в его запахе, а наоборот, желая поделиться тем, что имела сейчас сама — убежденностью. — Ты нужен мне человеком. Самим собой. Что мне сделать, чтобы ты поверил и перестал сомневаться?

— Я не знаю, — Асир открыл глаза, и Лин, пристально вглядываясь в его черты, с замиранием и каким-то обморочным восторгом увидела перед собой не владыку.

Асир, тот Асир, к которому она привыкла, всегда, даже в минуты сильнейшей страсти и, казалось бы, полной потери контроля, оставался повелителем. Даже в ту ужасную ночь в этой спальне, яростный и пугающий, он был властелином целого лепестка, не забывая об этом ни на мгновение и ей не давая забыть. Но сейчас…

— Не знаю, Лин. Отправить тебя в сераль кажется мне самым правильным решением. Но оно же — и самое привычное. Все остальное — сложнее. Не хочу думать о сложном. Вообще ни о чем не хочу думать. Устал.

— Не думай, — Лин приподнялась, перекинула ногу через его бедра и села снова. Обняла, посмотрела в глаза. — Не думай ни о чем. Иногда нужно… отдохнуть от мыслей.

От мыслей, от власти, от всего, что мешает ощущать себя просто человеком. Но это было уже лишним, и вообще, разговоров больше чем достаточно для такой ночи. Лин мягко поймала горькие от бренди губы Асира. Целовала неторопливо и ненавязчиво, готовая в любой миг отдать инициативу. Вкладывая в поцелуй не страсть, не плотское желание, а простое «я с тобой». С тобой, чего бы ты сейчас ни захотел, кроме одного — никаких, в бездну, сералей. Потому что правильное решение — быть вместе. Не только тогда, когда все прекрасно и хочется получить удовольствие. Когда плохо, больно, сложно — тоже. Когда мерзко на душе и хочется убивать. Когда боишься сорваться. Когда зверь в тебе вот-вот возьмет верх. Когда устал и не можешь больше думать.

Всегда.

Глава 20

В зале совета стояла такая мрачная, душная, гнетущая тишина, какой Асир не помнил за всю свою жизнь. Хотя нет, было похожее. Однажды. На первом совете старейшин, который он проводил, уже став владыкой. Улицы Им-Рока тогда чернели остовами выжженных домов, щерились темными провалами выбитых окон и сорванных с петель дверей, щетинились расставленными тут и там виселицами и воняли кровью и мертвечиной.

Старейшины, которых он собрал здесь тогда, смотрели на него со страхом и неприязнью. Они принесли священные клятвы сыну умершего владыки Санара, приняли и почтили его право повелевать Имхарой, но не знали, чего ждать от только что распробовавшего вкус боя и ярости молодого, неопытного щенка.

Асир и сам не знал, чего от себя ждать. Еще слишком сладка была ярость, слишком пьянящим казался вкус отвоеванной победы. И никто, кроме его советников, таких же распробовавших и опьяненных, не понимал тогда, чего ему стоило остановиться. Не пойти дальше,