Моя Гелла - Ксюша Левина

открыл, – сипло говорит она. – У меня какая-то судьба – вот так попадать под дождь, второй раз за осень, и оба раза я оказывалась без ключей. Жизнь ничему не учит, – неловко смеется она. – В прошлый раз я все-таки попала в подъезд, но дед спал, закрывшись на защелку, а бабушка была у тети на даче. В итоге сидела под дверью полночи.

– У меня есть спортивная форма в сумке, она чистая. Я собирался сегодня в зал, но передумал.

– Не из-за меня?

– Нет-нет. – Конечно, из-за тебя. – Лезь на заднее сиденье, переоденься, я не смотрю.

Она не жеманничает и не кривляется, перебирается назад и быстро скидывает джинсовку, стуча зубами. Потом только лезет в сумку, из которой достает мою толстовку и находит футболку.

– Пахнет тобой, – комментирует она тихим голосом, почти шепотом.

– Надевал один раз.

– Не против?

– Нет, конечно. – И стараюсь не смотреть в зеркало заднего вида, но чувствую все, что Гелла там делает. Просто по сочетанию звуков, шорохов за спиной.

Она натягивает футболку, потом, кажется, неловко через ноги стягивает майку и вздыхает. Влезает в мою толстовку – за этим я уже наблюдаю, потом находит полотенце и вытирает волосы. Затем мне приходится снова отвернуться, потому что доходит дело до джинсов и носков.

– Носки твои я тоже украду.

– Да нет проблем.

В итоге Гелла, похожая на медвежонка в флисовом костюме, лезет на переднее сиденье и с блаженством выдыхает, попадая в плен печки.

– У тебя форма не подходит для занятий спортом, – смеется она.

– Там есть обычные штаны, это так, валяется на всякий случай.

– Я уже говорила, что мне очень нравится твоя машина? – спрашивает Гелла, повернув ко мне откинутую на подголовник голову.

– Да, – усмехаюсь я и выезжаю на дорогу. – Мне она тоже нравится.

– Почему ты живешь за городом?

– Там дача, на которой я живу.

– Когда кто-то говорит «дача», я представляю крошечный домик, в котором вечно сыро, прости. Ассоциации из детства, – смеется она, но скорее от неловкости, а не потому, что пошутила. – У моей тети была такая дача. И я там должна была ночевать летом, когда деды куда-то уезжали, а они не то чтобы домоседы. Все время куда-то сматываются. На той даче было так сыро, что каждое утро я просыпалась с гнездом на голове, я и так всегда растрепанная, но ты меня не видел тогда. И там были пауки, много пауков, паутины и таких мелких серых жучков.

– У меня не такая дача, – уверяю Геллу, которая почему-то смотрит на меня не отрываясь. – Но сейчас там уже становится довольно прохладно, так что скоро я съеду. Надеюсь. Уже присматриваю новое жилье.

Она сидит боком к лобовому – лицом ко мне, будто мы находимся где-то в гостиной на диване, а не в машине. Видимо, это ее «фишка», после фестиваля она так же устроилась, и это очень мило, пожалуй.

– И там даже не уличный туалет.

– Это замечательно. А еда там есть? Я могла бы в благодарность за спасение что-то приготовить.

– Там… есть что-то, кажется. Ну там точно есть картошка, которую можно пожарить. И, наверное, какие-то овощи.

Мы едем почти сорок минут под страшнейшим ливнем, и Гелла уверяет, что моя машина – такая крошка, что ее может унести ветром и смыть дождем. Потом включается ее обожаемая «Разлука» Камбуровой, которая нашла свое место в моем плейлисте, и я слушаю, как мне поют вживую.

Вечер обещает быть украденным из чьей-то прекрасной кинематографичной до щемящего чувства в груди жизни.

– «Быть может, нам не размыкать счастливых рук. Быть может, нам распрячь коней на веки вечные. Но стонет север, кличет юг, и вновь колес прощальный стук…» – поет она, откинув голову на подголовник и прикрыв глаза.

Мы заезжаем в поселок, скрытый за стеной сосен, я открываю звонком телефона шлагбаум, и еще минут пять проходят в тряске по грунтовой дороге, пока в конце улицы не появляется мой дом.

– Как тут мило. Этот дом вовсе не такой, как я представляла, – говорит Гелла, выходя из машины.

Дождь решил дать нам небольшую передышку, так что Гелла прогуливается по территории.

– Где грядки?

– Их тут нет.

Она смешит меня, балансируя на одной ноге по мокрым камням, как девочка, танцующая на шаре.

– Что это за дача такая, ненастоящая. – И спрыгивает прямо мне под ноги. – И даже без уличного туалета.

Мне кажется, у нее во взгляде какая-то тоска, или, быть может, она меня побаивается, но только вчера я целовал костяшки ее пальцев и, мне кажется, не смогу успокоиться, если, пока она стоит так близко, не придержу ее за талию, чтобы не отстранялась.

– Пошли в дом, холодно. – Выходит слишком тихо и хрипло.

Гелла медленно кивает, не отрывая от меня взгляда, не то вздыхает, не то всхлипывает, и отходит на пару шагов.

В доме прохладно и немного сыро, но я сразу же разжигаю камин, ставший в нашей семье легендой. Из-за того что дед развел на даче большую стройку с переделкой системы отопления, бабушка так и не дождалась переезда сюда из квартиры. Это было ее мечтой, но в итоге она просто годами ругалась с дедом, пока они оба не умерли, их квартиру не продали, а дача не досталась маме. К слову, оказалось, что камин дед все-таки достроил и он был вполне рабочим, хоть для зимы мощности и не хватало.

– Мне тут так нравится, – шепчет Гелла. На большой кухне, за деревянным, грубо сколоченным столом она кажется как никто уместной. – А что наверху?

– Две спальни. Одна моя, другая забита хламом из квартиры бабушки и дедушки. Мама в спешке ее продавала и просто свезла сюда все вещи.

– Так уютно, я бы хотела тут жить. У нас дома ужасно не романтично. Куча странных вещей, пластинок, мебель вся неподходящая друг к другу. А тут как в английском романе, знаешь, где семья живет в небольшом таком поместье, и у них кухня с камином, у которого спят охотничьи собаки, и вот так же есть большой стол с этими штуками. – Она кивает на пучки трав, которым уже бог знает сколько лет, и их никто не использует. Должно быть букеты собирала еще Соня, когда мы с ней приезжали сюда, уже будучи взрослыми. – Их можно заварить?

– Да. Это душица, мята и что-то еще, но я сам не пробовал, надеюсь, у них нет срока годности.

– Давай сюда картошку!

– Нет. Я чищу картошку, а ты иди в душ и согрейся.

– Я уже согрелась. Я есть хочу.