Королевская кровь-13. Часть 2 - Ирина Владимировна Котова

Впервые она ощутила, какую огромную жизнь он прожил до нее, до встречи с ней. Много десятков лет, в которых он и не знал, что у него будет вот такая вот Алина, которая сейчас тоскует по нему и ждет его.

Папку она утащила в их с Максом дом и спрятала под соседнюю подушку. Вечерами, когда становилось совсем тоскливо, она вновь рассыпала фотографии по одеялу и рассматривала их одну за другой.

После процедур был обед, а затем — послеобеденный сон, от которого она никак не могла отказаться — да и не собиралась, потому что организм лучше знал, что ей нужно. Еще один перекус. И затем принцесса переодевалась и в пять вечера по Рудлогу шагала к Четери в Тафию, в которой на этот момент уже переваливало за десять вечера.

С Четом ей было хорошо. У них у каждого была своя боль, но он общался с ней так, будто все было хорошо. И она с ним так же.

Сегодня он так же, как обычно, ждал ее на полянке в парке. Повернул голову, то ли услышав ее, то ли ощутив ауру, и она помахала, ускоряясь, насколько могла. Света, сидевшая тут же, у пышной пальмы, с Марком на руках, заулыбалась, тоже помахала Алине.

Четери выслушал просьбу принцессы задумчиво, и она, уже закончив говорить, вдруг испугалась — зачем же она просит его, ведь он ничего не увидит, ему будет тяжело!

— Мариан сказал, что Матвея и Димку отпустят, — почти жалобно сказала она, — поэтому, если ты не хочешь…

— Да почему же, — проговорил дракон даже чуть иронично, — Великий Ворон навещал меня, и я схожу к нему в гости. Мог бы и сам пригласить, брат по оружию.

Потянуло веселым холодком — будто кто-то далеко хохотнул, принимая упрек. И вновь начало греть яркое солнце.

— А еще, — очень смущаясь, сказала принцесса, — он написал, что отправит за своими людьми воинов. Это значит, что Далин с детьми и Венин придут сюда, — она еще больше смутилась. — Это оихар Макса. Женщины, о которых он заботился. Они очень хорошие, Четери, и я хочу им доброй жизни. Можно им будет поселиться тут?

— У нас много свободных домов, — кивнул Чет, — и есть земля для работы на ней. Если они захотят, без пригляда я их не оставлю. Обещаю.

Она разулыбалась и обняла его.

— А теперь давай заниматься, — сказала она деловито.

С Четери она будто не занималась — танцевала, так плавно он двигался, так хорошо перетекал из позиции в позицию. Никаких приседаний, никаких резких движений — лишь плавные движения руками, осторожное поднятие согнутых или прямых ног, наклоны и скручивания. Начинали с пятнадцати минут, а теперь она выдерживала полчаса.

Света уже несколько занятий как садилась тут же недалеко на травку, кормила Марка и наблюдала за ними. И во взглядах, которых она бросала на Алину, светилась благодарность.

После Алина благодарила Четери и шла со Светой и малышом пить из источника и купаться в проточных прудах. Ребенок воде радовался, но он был таким маленьким, что Алина за него боялась.

— Он не замерзнет? — спросила она как-то у Светы.

— Четери сказал, нет, — покачала та головой с улыбкой. — Он сказал, ему только на пользу, Матушка-вода вреда не причинит.

От занятий у принцессы, какими бы мягкими они ни были, побаливало, потягивало все тело. Но это была приятная боль. Принцесса по первым неделям на Лортахе помнила, как могут болеть действительно перетруженные мышцы, и помнила, что это пройдет, и радовалась, что становится крепче.

А потом ежевечерне Алина возвращалась во дворец Рудлогов, где было всего семь вечера и ужинала с семьей. Рацион ее стал чуть разнообразнее — помимо пюрированных блюд появились паровые котлетки на постном мясе, мягкие овощи типа тушеной брокколи, крошечные россыпи крупяных каш. Ела она по-прежнему немного, быстро насыщалась и быстро уставала от еды.

После ужина она с молчаливого согласия родных активировала переносной амулет, который ей сделал барон фон Съедентент, и опять уходила в дом к Максу. Она принимала душ в его душе, и иногда представляла, как бы они делали это вместе.

Она заглядывала в его оранжерею — там все работало автономно, и она боялась что-то трогать, но любовалась необычными цветами и восхищалась тем, как все здесь сделано.

Она заглядывала в ящики, в которых лежали артефакты и амулеты — с педантичностью подписанные «накопители», «перенос», «опорники», «сигналки» и так далее.

Садилось солнце. Алина все насмотреться не могла на голубое, прекрасное голубое небо и нормальное желтое, слепящее, радостное солнце. И привыкнуть к тому, что больше никто не пытается ежедневно ее убить. И никуда не надо бежать.

Она на закате пила молоко на разогретой солнцем скамейке у дома — все вокруг пахло травой, вымахавшей до пояса, дубовым листом и солнцем, и иногда она вставала и бродила меж дубов, гладя их по коре и обещая, что хозяин скоро вернется — ей казалось, что если она озвучит это, то мирозданию будет неловко не исполнить.

А когда наступала темнота, она поднималась в воздух. Вокруг на много десятков километров был глухой лес, и она поднималась высоко-высоко, глядя ночным зрением сверху и на дом, такой же аккуратный с крыши, как и снизу, на густо-зеленую громаду леса, на сверкающее от луны огромное озеро неподалеку от дома, слушала замолкающих птиц, видела редких диких животных, что подходили к дому и выходили на проплешины — молодых лосей, и кабанов, и даже волчицу с волчатами.

Когда ей впервые пришло в голову рискнуть собой, чтобы привлечь его внимание? Тогда ли, когда был вечер необычайно теплым, и она, поднявшись ввысь, поймала крыльями теплые потоки, которые мягко понесли ее еще выше, так мягко, что она от удовольствия закрыла глаза? А когда открыла, была так высоко, что дом казался крошечным, а лес далеко-далеко справа растекался бархатными тенями вокруг города?

Тьма была вокруг нее, тьма была внутри, и она казалась себе невесомой-невесомой, и ощущала, как струятся сквозь нее потоки темной стихии, обжигая приятными иголочками холода.

В ней был растворен Макс, обнимая Алину и не ведая этого. И тогда она первый раз закрыла глаза и рухнула вниз, надеясь, что соткутся из стихии крепкие руки и объятия станут настоящими.

Это не помогло. Но она продолжала это делать, забираясь все выше и раскрывая