Вдова на выданье - Даниэль Брэйн

— Вечер добрый, Агафья Самсоновна, — дружелюбно приветствовала я вконец осатаневшую старуху. Она кипела, еще чуть-чуть, и крышку сорвет, но пока держится. — Я рада видеть вас у себя в гостях…

Как там вас звать?

— …Господа.

Макар опять оторвал зад от стула, изобразил кривой поклон и демонстративно повернулся к жене. Она улыбалась в пустоту, огромные светло-серые глаза были влажными от непролитых слез, и за три года она привыкла смотреть на невыносимо шумный, пестрый, утомительный мир сквозь мутную пелену.

Кто-то из половых, заприметив, что я почтила столик своим присутствием, подсунул мне стул. Это я хозяйка положения, я владелица заведения, мне слово, но это не все. Я подозвала полового и шепнула, что немедленно принести с кухни.

Не спасет, не поможет, не сразу, но вдруг, я обязана попытаться. Бедная девочка с дурачком-мужем и свекровью, которая ее поедом ест, усугубляя с каждым укусом и без того критическое состояние.

— Мой повар готовит сласти изумительно, — прорекламировала я основную часть меню. Ситуация казалась бы катастрофической, патовой, но Обрыдлов своим сватовством меня так уел, что Агафья осталась на закуску.

Ноздри старухи свирепо раздувались, но после того как мой успех признали Обрыдлов и компаньоны, она не может не понимать: ее слово против моего, я от всего отрекусь, кому из нас скорее поверят — неясно. Но, безусловно, она оскорблена и однозначно будет жалить.

— Благодарствую, матушка, яду-то не поскупилась плеснуть? — елейно проскрипела Агафья, тыча пальцем в недоеденный оливье. К моему удивлению, стол ломился, но не от самых дорогих блюд. — Али опосля удавочку накинешь нам, сонным? Я Макару сказала — поглядим, что мазуровская вдова удумала, а что она удумать-то может, кроме убивства, да вот поглядели и будет. Плати по счету, Макар, да пошли. Из этих рук кормиться — себя не уважать.

Ермолин с сожалением покосился на свою тарелку, засуетился, будто забыл кошелек, сунул руку во внутренний карман поношенного жилета и высокомерно швырнул на стол крупную ассигнацию. Жест гусарский, оговоренный заранее с матерью, прав Пахом Прович: сидит Макарка под каблуком, добро бы под жениным.

— Агафья Самсоновна, на два слова бы вас.

Бесчинство, битье посуды и посмешище мне обеспечены, старуха рискнет сама оказаться посрамленной, но замутит переполох.

— Речь действительно идет о жизни и смерти.

Несколько недель назад я стояла за занавеской в приемной Пахома Провича, тряслась как заяц, нюхала пыль и мышиный помет, лишь бы не выдать себя Агафье Ермолиной. Допускала, что в общем-то ни во что особенно скверное для меня ложь не выльется, хотя старуха выместит на мне все, что наболело. Она наверстает упущенное сейчас, но есть нюанс: любой плевок в мою сторону — реклама, так пусть орет, только не по поводу кухни.

— Глянь, Макарушка, на эту сукину дочь, — неожиданно глубоким контральто затянула Агафья, качая головой и всеми силами желая припахать к концерту сына. — А пела-то, пела, ну что твоя птичка…

Агафья задом отодвинула стул, прочертила ножками царапины на моем идеальном полу, и это зря она сделала, конечно.

— Сядь! — подскочив, глухо рявкнула я, радушно склабясь во все свои молодые, крепкие и, к счастью, пока совершенно здоровые зубы. И плюхнулась на место, перед этим несильно, но обидно толкнув Агафью в грудь. — Захлопни варежку и выслушай! И вы, Макар Саввич, слушайте, если не собираетесь овдоветь.

Объявился половой, долго выставлял перед нами сласти, и мы все трое скалились друг на друга, как голодные волки, и несчастный зайчонок Авдотья вообще не понимала, что происходит рядом с ней.

Я резко двинула корзинку к обалдевшему Макару. Агафья молча исходила на дерьмо. На средства убеждения я не скупилась — когда в руке пистолет, доброе слово необязательно.

— Берите, Макар Саввич, не трясите бородой, вы щедро заплатили за три таких столика. Поди, денежка водится, когда пыль в глаза надо пустить. Берите, берите, — и дождавшись, пока Макар — господи, девочка моя, беги, покуда ног хватит! — выберет и возьмет трубочку, я выхватила ее, разломила, половину сунула в рот и заглотила в один присест.

Агафья примолкла, решив, что я буйная и лучше меня не злить, в зале шум, и не услышит никто, когда — если — я начну ее убивать. Лицо ее пошло малиновыми пятнами, но она не лезла на рожон. Я наклонилась через стол к безучастной Авдотье, Макар вцепился в край столешницы так, что пальцы побелели, я изловчилась и наступила ему на ногу.

— Милая моя Авдотья, — проговорила я проникновенно, водя у нее перед глазами половинкой трубочки, — взгляните на меня, душенька… посмотрите. Я знаю, как вы хотите отсюда уйти, вы сейчас уйдете, но прежде ваш муж и ваша свекровка внимательно выслушают, что я скажу. А еще, если вдруг вы захотите, вы всегда можете прислать ко мне человека с вестью… Сидеть! — гаркнула я, сунула трубочку Авдотье и жирными от крема ладонями хлопнула по столу перед взбрыкнувшей Агафьей.

В другом конце зала громогласно правили бал Пахом Прович с компанией, купчихи столпились возле детской площадки — повернуться я не могла, но слышала визг и хохот детей и возмущенные женские возгласы. Возмущенные — это хорошо…

— Я выдала себя за другую, Агафья Самсоновна, потому что вы, милочка, даже не знали, кого просватали за родного сына, — отчетливо, чтобы до старухи дошло с первого раза, произнесла я. — А мне каково было узнать, что Лариска меня не стращала сговором, а был он на самом деле? Что же ей обещано за утробу мою плодовитую, ты же сама, матушка, на людях шикуешь, а дома, поди, солому ешь? Лариска за сноп соломы меня сторговала? Лиха, а ты, матушка, не раскусила. Ни ее, ни меня после.

Я похвалила себя за нужный тон и выразительность монолога. Агафья кипятилась и мечтала меня, не сходя с места, удавить.

— Вся ваша порода, мазуровская, — гниль, — выдохнула с ненавистью она и, протянув руку, отобрала у невестки злосчастную трубочку, но я успела заметить — ура! — что хоть немного крема Авдотья слизнула. — Сгинуть бы вам всем одному за другим, и то было бы дело.

Это ты о чем сейчас, вешалка? На что намекаешь?

Агафья с видом осужденного на высшую меру запихнула в рот трубочку, уляпав