Кто такая Марта - Екатерина Началова

счастьем, что я никак не пойму, что же такое вчера случилось, от чего я столько плакала. Еще несколько мне мгновений требуется, чтобы осознать — за мной не Сокур, а мама. Вчерашнее горе настигает молниеносно, коварно вонзаясь под ребро. Ничего не изменилось и не привиделось, его нет. Я подскакиваю с внезапным озарением.

Папа! Если кто и может помочь, то папа! Он верховный маг, к его услугам знания, стихии, ресурсы, силы… Не медля, бегу по коридору спящего темного дома к родительской спальне. Одеваться не требуется — я заснула в домашнем платье. Родительский дом тих и спокоен — он мирно спит, а у меня в груди колоколом звенит и барабаном колотится сердце. Я пролетаю мимо комнат сестер, брата, добираюсь в темноте до комнаты родителей, приоткрываю дверь и успеваю порадоваться тому, что удается зажечь в руке крошечную световую искру, чтобы немного осветить комнату. Я еще не привыкла, что могу пользоваться Силой, когда захочу.

— Папа! — тихо зову.

Кровать пуста.

Где он?

Кидаюсь к отцовскому кабинету. И точно! Из-под двери горит свет.

— Папа!

Махом открываю дверь, чуть не сшибая стоящее в углу деревце. Оно тревожно шелестит, а я бесцеремонно, без спроса и стука врываюсь в кабинет. Успеваю заметить, что отец за столом читает письмо. Выглядит озабоченным — темные волосы взъерошены, брови сдвинуты. Как только папа видит меня, он поспешно откладывает письмо, приподнимается, хмурясь еще сильнее. Он хочет что-то сказать, но я перебиваю.

— Помоги мне! Папа, послушай, вчера я ушла почти на месяц…

Предисловия нет. Отчаянно взмахивая руками, сбивчиво и неровно, я выкладываю все как было, почти без утайки. Вываливаю одной огромной кучей — про Кирела, правила, Аспин, поручительство, про дорогу, озеро, троих парней, Денир, Тара, смерть того верховного, Сокура… Единственное, про Сокура говорю не все, что могла бы.

— Его нужно вытащить! Папа, он мой друг, высокородный, он спас нас, меня! Он хороший, очень хороший! Я боюсь, что его там… Схватили! Ведь нас хотели убить, стрелы были везде! Сок отбивался уруми, но я помню кровь. А он хотел отправиться со мной и Рейтором, мы нырнули вместе, но озеро… Оно вернуло только меня. Его надо найти, обязательно надо спасти, ты ведь можешь? Можешь?

Слушая поток слов, отец столбом стоит около собственного кресла. Приподнявшись, он так и не сел. На широком столе горит несколько живых свечей, уже оплывших. Кажется, что отец так и не ложился. В свете неровных пугливых огоньков его синий халат кажется черным, бордовые глаза тоже чернеют, резкое лицо выглядит острее обычного.

Дождавшись, когда я замолкну, отец некоторое время массирует виски и задает единственный короткий вопрос:

— Сын Наяра тоже был там?

— Да!

— Я пошлю весть, чтобы он дал знать, как вернется.

— Хорошо! — Радостно всплескиваю руками. — А Сокур?! Надо вернуть Сокура! Только ты можешь…

Папа опирается на стол обеими руками и долго смотрит куда-то вниз, не на меня. Вены на его руках напряжены.

— Нет, Марта. В этом не помогу. Не могу.

Впалые щеки ходят ходуном.

— Твое путешествие за гранью… За гранью… — он прерывается, с заметным трудом подбирая приличные слова, и не подбирает. — Я поговорю с Кирелом. Насчет твоей просьбы — ни в коем случае. Тот юный Змей жил в свое время, значит там и должен остаться. Уверен, там он жить и продолжил. А ты, к счастью, вернулась. Таков Порядок. Хочешь, чтобы я оспорил его, нарушил? Я этого не сделаю. Ты знаешь, что мы не имеем права вмешиваться.

— Папа!

— Марта… Смирись. Я не помогу в этом, проси — не проси. Ни о каком перемещении в будущее нет речи.

Он однозначен, весь его тон, фигура, слова. Вердикт однозначен и суров: ни доли надежды. Во мне начинает бурлить возмущение.

— Но я же переместилась… — возражаю.

— По воле Порядка. Иное — запретное, Марта. — С нажимом глядя на меня, отец повышает тон. — Запретное. Не жди от меня помощи.

— А в прошлое?

— Марта, прекрати фантазировать… Ты знаешь, все должно быть на месте, своем месте, не чужом. Иди спать, — устало роняет он. — Ты дома, это главное…

— Так нечестно! Я не сдамся, даже не думай! Не сдамся! — теряя терпение, выплескиваю гнев ему в лицо.

С топотом вылетаю в коридор и нос к носу сталкиваюсь со встревоженной мамой. Она хватает меня за плечи.

— Что случилось?

— Он не… Он не хочет помогать, мам! — обида все-таки вырывается и-под гнева. — Не собирается спасать Сокура… никак!

— Иди в комнату. Я поговорю с ним.

Она скрывается в отцовском кабинете, а я — бегу, но не в комнату, а из дома вон, на волю. Я не могу лежать, не хочу, меня душат и стены, и слезы, и гнев, и боль. Обуться даже не пытаюсь и бегу по холодной траве как есть — в носках. Они тут же промокают, но мне все равно. Не до того. Перед рассветом густо пахнет землей, травой и еще не ушедшей ночью. Смешиваясь, все запахи покоятся на тонком слое тумана, который покрывает луг белым полотном на много шагов вокруг. Я бегу со всех ног, туда, где будет солнце, бегу, пока не выдыхаюсь, пока двигаются ноги, а потом падаю на землю, утыкаюсь лбом в холодную траву и не знаю, на щеках слезы или роса.

Вдруг он так же лежит на земле?

Вдруг ему больно?

Вдруг я слышала его крик о помощи?

Терзаясь вопросами, лежу довольно долго, пока не остываю. Надо мной медленно собирается развеянный туман, и я смотрю на траву через белесую дымку. Туман касается травы и превращается в белый ободок вокруг каждой травинки, ни одну не пропускает. Мама находит меня на светлеющем лугу, заботливо накрывает теплой шалью и тихо опускается рядом.

— Огонек, холодно… Пойдем пить чай и есть булочки с медом?

Мотаю головой — нет. Предложение означает, что мама ничего не добилась и может утешить меня только едой. Домой мне не хочется, есть тоже. Небо постепенно светлеет. Я приподнимаюсь, чтобы не пропустить рассвет.

— Когда ты увидела папу, он тебе сразу понравился? — спрашиваю, глядя как из-за горизонта поднимается дрожащий край красного солнца. —