Свет во тьме - Ноа Хоуп

и тошноты. Ноги подо мной предательски подкосились, мир качнулся, и я едва устояла на месте, вцепившись пальцами в дверной косяк, чувствуя, как комната начинает медленно плыть перед глазами.

Он отошёл от одного из албанцев, чьё тело безвольно качнулось на крюке, и обернулся ко мне. Его лицо, обычно такое знакомое и любимое, сейчас было искажено гримасой гнева.

– Что ты здесь делаешь, Елена? – его голос был лишён всякой теплоты.

– Ник… я… – прошептала я, слова застревали в горле. Сделав над собой неимоверное усилие, я неуверенно шагнула вперёд.

– Елена, тебе лучше вернуться в комнату, – отрезал он, его голос не допускал возражений. Это был приказ, а не просьба. И, не дожидаясь моего ответа, он резко развернулся обратно к своим жертвам.

И в следующее мгновенье его кулаки с отвратительным звуком обрушились на лицо молодого албанца, который показался мне самым трусливым из этой троицы. Раздался булькающий стон, и его голова бессильно мотнулась.

Ник был прав, мне следовало немедленно уйти и позволить ему выместить свою злость. Я никогда не любила насилие. И именно его жестокость и тьма, которая сейчас вырвалась наружу, так пугала меня в молодости. Поэтому я рассталась с ним, не в силах смириться с этой стороной его натуры.

Но сейчас что-то внутри меня щёлкнуло. Я всё ещё отчётливо ощущала страх, просто глядя на этих изувеченных, но всё ещё живых существ, которые причинили мне столько боли. Головой я понимала, что албанцы мне больше ничего не сделают, они сломлены и беспомощны. Но инстинктивный страх всё ещё жил во мне. Однако к нему примешивалось гнев и ненависть. Как бы отвратительно это ни было признавать само́й себе, но какая-то тёмная, мстительная часть души хотела увидеть, как они страдают. Чтобы заплатили за каждую секунду моего унижения.

– Я останусь здесь, – неожиданно для самой себя заявила я. Голос прозвучал на удивление ровно и твёрдо, хотя внутри всё дрожало.

Николас замер на мгновение, его рука с зажатым в ней каким-то металлическим предметом застыла в воздухе. Он медленно повернул голову и бросил на меня быстрый взгляд через плечо. На долю секунды в его глазах я успела заметить беспокойство, может быть, даже удивление. Но оно тут же скрылось за его прежней ледяной маской. Как будто в этот момент передо мной был не мой Ник, не тот нежный и заботливый мужчина, которого я любила. Передо мной был… Феникс, чьё имя с ужасом и одновременно с уважением произносили в его криминальном мире. Безжалостный и несокрушимый.

– Ты уверена в этом? Это не то зрелище, которое тебе стоит видеть.

Я уверенно кивнула, не в силах оторвать взгляд от него.

На его губах медленно расплылась хищная, самодовольная ухмылка.

– Тогда приятного просмотра, любовь моя, – произнёс он с какой-то извращённой нежностью в голосе. – И устраивайся поудобнее. Шоу только начинается.

Ник небрежным жестом указал на единственный стул, стоявший в углу комнаты, рядом с которым стояли несколько его бойцов. Я последовала его молчаливому приказу и опустилась на жёсткий стул. Ноги всё ещё были ватными, но я заставила себя сидеть прямо, не отрывая взгляда от своего мужчины, который снова повернулся к жертвам.

Воздух в подвале, казалось, стал ещё гуще, пропитанный ожиданием и неотвратимостью того, что должно было произойти. И я знала, что уже не смогу уйти. Не сейчас.

Николас не стал терять времени. Его движения были без лишней суеты, но не скрывали ярости. Он подошёл к небольшому столику, заваленному различными инструментами, от вида которых у меня по спине снова пробежал холодок. Это были не просто инструменты, а орудия пыток, предназначенные для причинения максимальной боли. Он небрежно отбросил окровавленную металлическую трубу, которой, видимо, работал до моего прихода и взял что-то похожее на длинный, тонкий шип с деревянной рукояткой.

Ник подошёл к другому албанцу, тот, которого я почувствовала первым, сейчас он едва подавал признаки жизни. Его голова безвольно висела на груди, из разбитых губ стекала тонкая струйка крови.

– Ну что, крысёныш, – голос Николаса был низким, почти шёпотом, но в нём звенела такая угроза, что даже я, сидя в нескольких метрах, почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом. – Думал, всё так просто закончится?

Я видела, как напряглось тело албанца, как он попытался что-то промычать, но из его горла вырвался лишь сдавленный стон.

Николас неторопливо, с какой-то извращённой методичностью, приставил остриё шипа к его плечу, туда, где кожа была ещё относительно целой. Я зажмурилась на мгновение, не в силах смотреть, но тут же заставила себя открыть глаза. Я должна была увидеть. Я сама этого хотела.

Раздался короткий, влажный звук, и албанец дёрнулся на крюке, его тело выгнулось дугой, из горла вырвался душераздирающий вопль, который эхом отразился от бетонных стен подвала. Николас с силой провернул шип.

Я вцепилась пальцами в сиденье стула так, что костяшки побелели. Сердце бешено заколотилось, грозя выпрыгнуть. Тошнота снова подкатила к горлу, но я сглотнула, заставляя себя дышать ровно. Часть меня кричала от ужаса, от отвращения к этому первобытному насилию. Но другая, испытывала мрачное, извращённое удовлетворение.

Николас работал молча, сосредоточенно. Его лицо было непроницаемым, лишь желваки, ходившие на его скулах, выдавали внутреннее напряжение.

Время потеряло свой счёт. Секунды растягивались в минуты, минуты – в вечность. Он переходил от одного насильника к другому, методично, не пропуская никого. Крики, стоны, хрипы, булькающие звуки смешивались в жуткую какофонию боли и отчаяния. Я сидела неподвижно, боясь пошевелиться и нарушить этот страшный ритуал. Мой взгляд был прикован к Николасу, к его рукам, к тому, что он делал. Я видела, как пот блестит на его лбу, как напрягаются мышцы на его спине под тонкой тканью футболки, которая уже была испачкана свежей кровью.

Один из его бойцов кашлянул. Я вздрогнула и перевела на него взгляд. Мужчина смотрел в пол, его лицо было бесстрастным. Для них это была обычная работа. Рутина. От этой мысли мне стало ещё хуже.

В какой-то момент албанец, тот, что был постарше и, казалось, держался дольше других, поднял голову. Один его глаз уставился прямо на меня. В нём не было ненависти или злобы. Только нечеловеческая мука и мольба.

– Пожалуйста… – прохрипел он, его голос был едва слышен сквозь бульканье крови. – Скажите ему… хватит… Умоляю…

Я замерла. На мгновение я почувствовала укол чего-то похожего на жалость. Но тут же перед глазами вспыхнул образ Алёны, её безжизненного тела, собственный ужас, боль и унижение. И вот жалость тут же ушла, оставив после себя