Американка - Хэдди Гудрич

какую-то информацию, полезную мне, просто чтобы сделать мне одолжение. Все знают, что ты моя девушка. Если эти люди увидят тебя с другим, то будут говорить, что ты шлюха. Тут все сплетничают, придумывают гадости. Был даже один тип, который говорил, что спал с тобой.

— Кто?

— Кто? Урод, с которым я разобрался.

— Как именно, интересно?

— До тебя еще не дошло? Ты стала моей девушкой — и твоя жизнь изменилась. Ты как моя жена, ты должна уметь себя вести. Я — мужчина, я должен защищать свою честь.

Я схватила последнюю подушку и швырнула ее, на этот раз попав ему прямо в лицо. Я поклялась себе, что продолжу заниматься английским с этим несчастным парикмахером.

— Не беспокойся, я скоро уеду! — кричала я. — Тогда твоя честь будет в безопасности!

После этих слов он словно потерял силы, упал на край кровати, уперев локти в колени, погрузив руки в волосы. Я смотрела на его согнутую спину, позвонки были похожи на ступеньки, выдолбленные в скале. Я испугалась, что Раффаэле заплачет. Его слезы могли открыть во мне какой-то кран, который невозможно закрыть, мы оба утонули бы в слезах. Раффаэле не заплакал, но голос его дрожал, словно море в грозу:

— Мадонна, как ужасна любовь.

Я села на пол перед ним. Расшнуровала его блестящие ботинки, сняла их, один за другим, как жена мужу, вернувшемуся после тяжелого рабочего дня. Мне нужно было это сделать, хоть я и не знала, почему. Я чувствовала необходимость погрузиться в роль жены, дойти до конца, ощутить под собой холодную и жесткую плитку пола. Раффаэле охватил мое лицо большими ладонями и наклонился поцеловать меня. Он хотел и простить меня, и попросить у меня прощения. Мы разделись и занимались любовью долго и не спеша. Сегодня Анита ночевала в Риме по работе, и мы могли провести всю ночь вместе, как муж и жена в своем доме. Мы долго не спали, болтали и играли — рисовали пальцами на голых спинах. Я уже давно не делала наброски, а сейчас мне было весело рисовать на его спине детские и загадочные картинки в духе Кандинского. У Раффаэле была широкая спина — идеальное полотно для больших кругов и длинных линий, для мыслей, которые бродят и пересекаются, как спутники в бесконечной ночи. Раффаэле ничего не мог отгадать, а может, только притворялся, будто не понимает, что я изображаю. Может, хотел продлить игру, насладиться прикосновениями моих рук к своей спине. Он путал замок с лестницей, мотоцикл с бюстгальтером, дерево с бородатым мужчиной. Мы смеялись в темноте, как два малыша, которые спрятались в раздевалке детского сада. Закончив рисунок, я каждый раз инстинктивно проводила рукой по его спине, словно стирала мел с доски.

— А это что? — Я изобразила кружок, поставила точку в центре, две линии, черточки по кругу.

— Солнце.

— Нет, думай еще.

— Бомба?

— Нет! — Я рассмеялась и постаралась рисовать более отчетливо.

— Колесо? Не понимаю, давай еще раз.

— Последняя попытка! Соберись!

Кружок, точка в центре, две стрелочки, двенадцать точек по кругу.

— Часы.

Молчание обрушилось на нас, игра была окончена. Произносить дешевые фразы из фильмов в духе «Поезжай в Америку со мной» или «Останься в Италии» не хотелось. Я прижалась к Раффаэле изо всех сил, словно хотела оставить на его спине след от моей груди, будто два углубления в скале. Словно хотела, чтобы его трудно определяемый запах проник через мои ноздри в мозг и сохранился в пещере памяти или молчании души как сокровище. О Раффаэле я никогда не буду писать.

* * *

Дни становились теплее, хотя холод затаился в тени между домами, кучи льда упрямо лежали по углам Кастелламмаре даже спустя недели после последнего снегопада. Я вынула из ящика пару легких брюк, которые не надевала с прошлого года, и поняла, что они мне велики. Я с радостью и в то же время с беспокойством посмотрелась в зеркало: тазовые кости выпирали, как обнаженные скалы во время морского отлива. Я взяла пояс и затянула его на талии, пока штаны не надулись так, что стали похожи на полупустой мешок пшеницы. Вот что я сделаю — куплю новые, наберусь мужества и пойду по магазинам.

В витринах магазинов в центре города манекены стояли в вызывающих позах и провожали меня взглядом сытых пантер. Одежда на них казалась слишком взрослой: или намеренно дерзкой, или неумышленно материнской, в модных цветах сезона, которые устанавливали неизвестные авторитеты. Может, надо было попросить Сиф, а еще лучше Бренду сходить со мной. Но я как раз не ощущала себя одинокой. На каждой площади, на каждой улице я чувствовала на себе ободряющие и хитрые взгляды шпионов Раффаэле. Наконец я вошла в случайно выбранный магазин, где продавщица радостно поприветствовала меня, желая узнать мои предпочтения. Я понятия не имела, какие у меня предпочтения и что я ищу, я даже не знала, какой у меня размер. Это было чудом, что вскоре я вышла из магазина с брюками, соответствующими и погоде, и моему внутреннему состоянию.

Как-то в воскресенье мы пригласили на обед Сиф и Бренду: понадобились целых две иностранки, чтобы заполнить пустоту в доме, оставшуюся после отъезда Хесуса. Мы с Умберто приступили к приготовлению болонского рагу. С утра пораньше, пока я не сняла пижаму, а Умберто ходил в халате и тапочках, как старичок. Умберто учил меня геометрически красиво нарезать лук и поделился трюком, как не заплакать при этом. Надо положить лук в холодильник накануне вечером и резать его холодным. И правда, из наших глаз не упало ни слезинки, мы и секунды не участвовали в притворном трауре. Мы с Умберто готовили, а Анита протирала полы в комнатах, открыв двери и окна, чтобы ветер разнес по всему дому ледяной запах химии. Она отправила Рикки гулять с Салли, которая сегодня утром с трудом поднялась со своего места.

Умберто покидал все нарезанное в кастрюлю и передал мне деревянную лопатку, чтобы я помешивала соус, пока он принимает душ. Нужно было помешивать соус через одинаковые промежутки времени, пока тот не дошел бы до максимально нежного состояния.

— И долго надо мешать?

— Не очень, — ответил Умберто, сдерживая улыбку.

— Не очень — это сколько?

— Часа три-четыре.

Я беззлобно шлепнула Умберто по руке, потом начала прибираться в кухне и помешивать рагу точно по графику. Я достала постельное белье из стиральной машинки. Оно было таким большим, что я точно не уронила бы его вниз, в цементный склеп. «Интересно, как там синьора