Летний сад - Полина Саймонс

И это притом, что он три часа изучал дело Александра и видел, что они в полной дыре.

– Они будут спрашивать вас о вашем мундире. – Ливайн восхищенно оценил Александра.

– Пусть спрашивают.

– Будут спрашивать о родителях. Там есть нечто чертовски невозможное.

– Пусть спрашивают. – Как раз этого Александру хотелось бы избежать.

– Будут спрашивать, почему вы не связались с министерством.

Это все Таня…

– Вы понимаете, что Гулотта думает, что мы можем во всем обвинить вашу жену? – Ливайн усмехнулся.

– Вот как?

– Но я ему сказал, что старым солдатам не нравится, когда их проблемы перекладывают на женщин. Однако он настаивает.

Александр перевел взгляд с Сэма на Ливайна и обратно:

– Вы, парни, что, шутите со мной?

– Нет-нет, – полусерьезно возразил Сэм. – Я действительно подумывал о том, чтобы все свалить на нее. И это даже не ложь: ты ведь действительно не знал, что мы тебя ищем… хотя неведение не учитывается законом. Но она может воспользоваться правом супруги и не свидетельствовать против тебя, так что… Ты что об этом думаешь?

– Гм… – промычал Александр. – А каков план «Б»?

Такого плана у них не было.

– Я буду все отрицать. Таков мой план «Б», – улыбнулся Ливайн. – Я только что сдал адвокатские экзамены. Министерство назначило меня официальным защитником. Ваше дело у меня всего второе. Но не беспокойтесь, я готов. Помните, вы не должны раздражаться. – Он прищурился, глядя на Александра. – Вас легко… вывести из себя?

Его вопросы казались бессистемными.

– Скажем так: меня нелегко вывести из себя. Меня провоцировали люди посерьезнее, чем здесь.

Он подумал о Слонько, человеке, который допрашивал его мать, его отца, а потом – годы спустя – и его самого. Слонько это далось нелегко. Александр решил не рассказывать только что сдавшему экзамены Ливайну о жестокостях допросов в советском НКВД – когда его держали полуголого в темной холодной камере, голодного и избитого, без свидетелей, и терзали разными злобными обвинениями в адрес Татьяны…

Александр начал потеть в плотном мундире. Он не привык находиться так близко к другим людям. Он встал, но здесь некуда было отойти. Сэм нервно грыз ногти, то и дело ослаблял и снова подтягивал свой галстук.

– Кое-какие вопросы возникнут и относительно вашего гражданства, – продолжил Ливайн. – Будьте осторожны, отвечая на такие вопросы. Видите ли, тут возникнут разногласия между департаментами.

Александр обдумывал собственный вопрос, хотя ему и не хотелось его задавать.

– Как вы думаете, возможна ли… ну… экстрадиция?

Сэм и Ливайн быстро переглянулись, и Ливайн пробормотал, отводя взгляд:

– Я бы не стал так думать.

И Сэм, тоже не глядя на Александра, сказал:

– Если все обвалится, вернемся к плану А: спасай свою задницу, вини во всем жену.

Сэм сообщил, что слушания будут проводить семь человек: два от Министерства иностранных дел («Одним из них буду я»), два из Министерства юстиции («Один из Службы иммиграции и натурализации и один из ФБР») и два из Министерства обороны («Один лейтенант, второй – старый полковник; полагаю, тебе может понравиться молодой Том Рихтер, он очень интересовался твоим делом»), но самой важной персоной на слушаниях станет конгрессмен, старший член Комитета по антиамериканской деятельности Джон Ранкин, который намерен выяснить, был ли Александр связан с Коммунистической партией дома или за границей. Когда сессия закончится, все члены должны будут проголосовать. Джон Ранкин вправе задать дополнительные вопросы, если дело дойдет до того.

– Он также будет решать, нужно или нет провести дополнительное расследование Комитетом по антиамериканской деятельности, – сказал Сэм. – Мне незачем говорить тебе, – добавил он, тем не менее говоря это, – что нужно постараться избежать этого любой ценой.

– Да, – согласился Ливайн, – если тебе придется встретиться с этим комитетом, тебе конец. Так что как бы грубо ни вели себя члены комиссии, будь вежлив, извиняйся и повторяй: «Да, сэр, абсолютно верно, сэр, мне очень жаль, сэр».

– Тебе в определенном смысле очень повезло, – сказал Сэм (и Александр с ним согласился), – потому что лучшего времени для слушаний и не выбрать.

– О, вот как?

Александру отчаянно хотелось закурить, но он полагал, что в крошечном кабинете кислорода вряд ли хватит даже на одну маленькую сигаретку.

– Комитет по антиамериканской деятельности готов подвергнуть шумному расследованию одного из наших, – пояснил Ливайн. – Считай это удачей. Элджер Хисс, слышал о нем?

Александр слышал. Элджер Хисс участвовал в создании Организации Объединенных Наций с 1944 года. Александр кивнул:

– Хисс был в Ялте, с Рузвельтом и Черчиллем, он был советником президента, а теперь его обвиняют в том, что у него были связи с коммунистами и что он с тридцатого года был советским шпионом!

– Очень важную фигуру обвиняют в весьма тяжелом преступлении, – заметил Александр.

– Так и есть, – кивнул Сэм. – Суть в том, что комитет сейчас занят куда более крупной рыбой, чем ты, так что они хотят, им нужно, чтобы ты был честен и активно им помогал. Так что, ты будешь им помогать, да?

– Да, сэр, – ответил Александр, вставая и направляясь к двери, прочь из этой душной комнаты. – Абсолютно верно, сэр. Мне очень жаль, сэр, но я просто должен закурить, сэр, иначе я сдохну, сэр.

Лейтенант Томас Рихтер

Александр был рад тому, что комната, в которой он встретился с представителями трех министерств на Национальной аллее, была больше, чем кабинет Мэтта Ливайна. Помещение для дачи показаний на втором этаже административного здания Эйзенхауэра было узким и длинным, с рядом высоких открытых окон по правой стороне; они выходили на деревья и лужайки. Полпачки сигарет, которые Александр выкурил по дороге к этому зданию, слегка успокоили его, но не избавили от голода и жажды. Была уже середина дня.

Он залпом выпил стакан воды, попросил еще, спросил, можно ли закурить, и сел напряженно – и без сигареты – за маленький деревянный стол напротив дощатого возвышения. Вскоре там появились семь мужчин. Александр наблюдал за ними. Они заняли свои места, внимательно посмотрели на него, вставшего при их появлении, – оценили, предложили сесть. Он продолжал стоять.

Все они были серьезны и хорошо одеты. Четверым было за пятьдесят, двое казались по возрасту ближе к Александру, и одним был Сэм, тридцати девяти лет от роду. Сэм, как и Татьяна, был очень взволнован. Ну, Татьяна была женщиной, но что оправдывало Сэма? Двое из Министерства обороны, один старый, второй молодой, были в мундирах. Перед каждым из членов комиссии стоял микрофон. Присутствовали также стенограф, судебный репортер и судебный пристав. Последний сообщил, что на слушаниях нет председателя и членам комиссии поэтому разрешается напрямую задавать вопросы Александру и друг другу.

После