Акцентор - Вероника Десмонд

в силах устоять, я бросаю взгляд на крест, под которым красуется темная татуировка змеи, и вспоминаю, как напрягались его мышцы под моими пальцами, как учащалось его дыхание, когда он шептал мне:

Еще, ангел… Пожалуйста, блядь, еще…

О боже. Мое дыхание сбивается, я впиваюсь ногтями в ладонь, чтобы поймать ускользающий контроль.

Твою мать.

Да пошел он.

Я стискиваю челюсти и быстро отворачиваюсь.

Монстра из моих самых худших кошмаров больше нет. В некотором роде я стала зависимой от него, тех эмоций и извращенного мира, которые мог подарить мне только он.

Все было не по-настоящему.

Не могу поверить, что я была настолько слепой.

Святое дерьмо, это просто нелепо. Я не могу так унижаться, это действительно отвратительно.

Собрав вещи в сумку и взяв скрипку, я прощаюсь с Эммой, а затем выхожу вслед за Катериной на улицу. Моя злость превращается в адское пламя, сдавливая мое горло и причиняя боль.

Мне нужно готовиться к репетиции предстоящего концерта, но я чувствую себя на игле адреналина, как будто он продолжает мучить меня своим изнуряющим присутствием.

У меня гребаные галлюцинации.

Снова.

И я знаю, что мне нужно перестать искать его в каждом человеке.

Однажды мне даже показалось, что он сидел в тени концертного зала, пока я разминалась со скрипкой на сцене. Чтобы избавиться от своих навязчивых мыслей и бессонницы, изводившей меня до посинения, я попросила включить яркий свет, а после заплатила охраннику, который смотрел на меня как на чокнутую психопатку, когда я попросила его проверить камеры.

Но мне показалось.

Мне просто показалось.

Это были очередные дерьмовые галлюцинации.

Когда срывы учащаются, мой разум расщепляется и показывает то, чего нет.

Боже, это происходит постоянно.

Но знаете, что, мать твою, самое отвратительное?

То, что я ждала его, хотя и ненавидела. Но он так и не появился. Ни разу.

Возможно, ему наскучило – что бывает довольно часто при социопатии: социопаты могут резко обретать какой-то сильный интерес, а затем также быстро от него избавляются.

Мне нужно было поверить ему, когда он сказал, что никогда не будет лгать. Когда он сказал, что игра закончится, если я увижу его без маски.

И арест моего отца…

Дерьмо, не думай об этом.

Я так сильно хочу снова стать… нормальной, жить нормальной жизнью. Мне нужно перестать поступать так с собой, иначе я сойду с ума.

Подержав руки под ледяной водой какое-то время, я направляюсь в главный зал, где уже собрались все музыканты, включая Лукаса и Рэйчел.

Я грезила о музыке с тех пор с самого детства, и хоть я не помню свою маму, я знаю, что она была очень талантливой пианисткой.

Возможно, именно она привила мне любовь к скрипке или желание петь, когда эмоций становится так много и ты чувствуешь, будто вот-вот лопнешь, если не изольешь свое безумие в ноты.

Учитывая то, что я хотела поступить в Королевский Колледж Музыки, мне пришлось согласиться на предложение Лукаса, но на самом деле мне ужасно импонировал его перфекционизм. Поэтому весь оркестр Кингстона работал, как одна слаженная машина, где все было идеально. Спокойно. А спокойствие – то, что мне нужно, черт побери.

Лукас внимательно просматривает партитуры, сосредоточенно поднимая бровь и перекидываясь фразами с Рэйч, а затем замечает меня, смотря своим взглядом для тех случаев, когда ему будто требуется полное подчинение.

– О, Элеонор, ты здесь. Рэйчел заметила, что, когда оркестр затихает, твоя партия теряется. Не забывай, что твое исполнение должно быть выразительным. Добавь немного эмоций, когда будешь играть.

Я киваю.

– Хорошо. У нас есть изменения?

– Да, – Рэйчел передает мне новые ноты, а затем неискренне улыбается: – Ты должна быть лучшей, Смит. Иначе все развалится. Не забывай об этом.

Не спрашивайте, каким образом я стала солисткой. И пожалуйста, не спрашивайте, каким образом меня не выворачивает, когда я вижу на сцене больше, чем одного человека.

Наверное, Кинг меня выдрессировал. Как собаку. Точнее, как свою послушную суку.

Каждый раз, когда я хочу замереть, я вспоминаю его губы на моей коже, его шепот, его грубые касания, чередующиеся с укусами по всему телу.

Это одновременно помогает и изводит изо всех сил.

Вытащив скрипку из футляра, я блокирую эмоции и иду на сцену, наполненную мягким светом и легким волнением студентов. Рано или поздно каждое проклятое воспоминание о нем забудется, как страшный сон.

Когда-нибудь я начну отлично справляться; возможно, даже соглашусь на свидание с Лукасом, потому что он действительно хороший парень, хоть и наше взаимодействие в баре Эдинбурга было не самым удачным.

После репетиции некоторые ребята приглашают меня на ужин в Элгин, но я отказываюсь и остаюсь в концертном зале, чтобы продолжить играть. Мне кажется, что, если отпущу скрипку, боль в моих запястьях, плечах и спине будет напрасной, а уровень тревоги станет критическим.

Нервная тошнота не давала мне спать последние несколько недель, но это было облегчением, учитывая, что возможность нового сонного паралича доводила меня до истерики.

Если это продолжится, мне придется сказать доктору Уолшу, что терапия не работает. И весь ад с подбором лекарств начнется заново.

Когда наступает полночь, я в последний раз играю на скрипке, растворяясь в «Реквиеме» Джузеппе Верди.

А затем мое дыхание обрывается.

Ощущение чужого присутствия заставляет меня остановиться на середине, хотя я всегда доигрываю до конца.

Я считаю до десяти, потом еще раз, надеясь, что это очередное проявление моей паранойи.

Обернувшись, я случайно задеваю пюпитр. Смычок выскальзывает из моей дрожащей руки, и стукающий звук усиливается в чертовой тревожной голове.

– Здесь кто-то есть?

Ангел. Я слышу мрачное прозвище Аарона, до сих пор чувствуя, что в зале находится кто-то еще.

– Что… – мой голос обрывается.

Тебе кажется. Тебе кажется. Тебе кажется.

Внимательно оглядев пустой зал, я тянусь, чтобы поднять смычок, а затем замираю, когда вижу чьи-то упавшие ноты.

В момент, когда легкий сквозняк касается нотных листов, мои плечи расслабляются. Я вонзаюсь ногтями в свои ладони, и кожа взрывается болью, пока пульс грохочет в ушах с такой скоростью, что я чувствую дрожание грудной клетки.

Не замирай. Только прошу тебя, не замирай.

Он не здесь.

Закрыв глаза, я делаю вдох. Я чувствую, как его взгляд изучает меня, поглощает меня.

«Не бойся быть собой, ангел…»

Мои руки дрожат, когда я медленно убираю инструмент в сторону. Дыхание обрывается, каждый дюйм моего тела загорается и становится невероятно наэлектризованным.

Я слышу, как он медленно двигается.

Чувствую, как он смотрит.

Дрожь проходит по моему позвоночнику. Как бы я