Кровь богов и монстров - Люсинда Дарк

Я оставляю книги там, где они лежат — библиотечная Терра прогнала меня, как только я попыталась расставить их по местам. Я не спорю. Мне всё равно не терпится вернуться в северную башню. Бумага в моём кармане будто прожигает ткань брюк насквозь.

Мои ноги быстро сокращают расстояние, и когда я вижу лестницу за дверью башни, я преодолеваю ее, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Мое тело гудит от возбуждения и свежей волны адреналина, которая течет по моим венам. Давненько я не испытывала такого энтузиазма, а небольшие физические упражнения — хороший способ высвободить лишнюю энергию.

В порыве энергии я взлетаю по оставшейся части лестницы, прямо мимо своей старой комнаты, пока не оказываюсь перед дверью в покои Даркхейвенов. Я не утруждаю себя стуком. Больше не делаю этого. Поворачивая ручку и заходя внутрь, я осматриваю комнату, никого больше не обнаруживая. Читальный столик Руэна тоже пуст.

Черт возьми. Сейчас середина занятий. Я совсем забыла. Они все, вероятно, ушли и гадают, где я. Я останавливаюсь и раздраженно выдыхаю, но когда дверь за мной захлопывается, до моих ушей доносится звук.

Надежда расцветает в моей груди, когда я поворачиваю голову и замечаю, что дверь спальни Руэна слегка приоткрыта и внутри движется тень. Я даже не задумываюсь, почему он вернулся так рано, когда очевидно, что остальные нет. Я пересекаю комнату прежде, чем мой разум успевает догнать мое тело, толкаю дверь шире и вхожу внутрь.

— Руэн, я нашла кое-что, о чем хочу спросить…

Зрелище, которое предстает передо мной, парализует каждое движение, и слова, что были на кончике языка, тут же исчезают, забытые. Тишина, последовавшая за моим внезапным вторжением, тянется словно века, хотя логически я понимаю — прошло лишь несколько секунд. Руэн без рубашки. Его тело вырезано с такой безупречной точностью, какую можно встретить лишь в статуях и произведениях искусства. Каждый мускул груди и плеч очерчен, словно из гранита, и самым каменным из всего оказывается его лицо. Оно застыло в маске полного безразличия — ни злости, ни радости. Ни малейшего проблеска эмоций, которые делают человека живым.

Насколько я могу судить, Руэн Даркхейвен просто перестал существовать как нечто большее, чем памятник Смертного Бога, которого я одновременно возненавидела и которому невольно доверяю.

Мой взгляд падает туда, где его руки сжимают мокрую тряпку, покрытую чем-то похожим на зелено-коричневую кашицу. Они нависают над его предплечьями, оба изрезаны острыми ранами.

Я делаю шаг дальше в комнату, а затем тихо закрываю дверь. Мгновение спустя моя спина касается дерева, и я прислоняюсь к нему, нуждаясь в помощи, чтобы удержаться на ногах. Физическая близость прикосновения к предмету успокаивает меня, когда на задворках моего сознания всплывают старые воспоминания. Каждый разрез — идеальная линия. Никаких малейших признаков колебания. Точный. Холодный. Бессердечный.

Свет за окном, кажется, тускнеет, когда я делаю вдох и отталкиваюсь от двери. Руэн не шевелит ни единым мускулом, когда я приближаюсь, и я не останавливаюсь, пока не оказываюсь рядом с тем местом, где он примостился на краю своей кровати, а прикроватный столик служит подставкой для миски с водой и чего-то похожего на мешочек с травами. Аромат земли и острый привкус куркумы вместе с более мягким ароматом лаванды витают между нами.

— Что ты здесь делаешь? — Голос Руэна хриплый.

Я перевожу взгляд с его рук на лицо. — Что ты сделал? — Спрашиваю я вместо этого.

К его чести, он не дрогнул. Однако мой вопрос, похоже, придал ему сил двигаться. Он опускает ткань до тех пор, пока она не закрывает одно из его предплечий, а затем проводит ею взад-вперед по образовавшимся струпьям.

Я смотрю на эти отметины. Они темные, предполагая, что это не новые раны. Есть только две вещи, которые могут навредить Богу или Смертному Богу и помешать полному заживлению. Я не обнаруживаю ни малейшего намека на яд в воздухе, что может означать только то, что он использовал серу.

Проходит несколько минут, пока Руэн поглаживает покрытую лекарствами салфетку вверх и вниз по своим предплечьям, но он по-прежнему не отвечает. Я прищуриваюсь и смотрю на него. — Почему? — Спрашиваю я вместо того, чтобы повторить свой предыдущий вопрос.

Руэн приостанавливает свои действия, склонив голову. У него перехватывает дыхание, он поднимает плечи и снова опускает их. Находясь так близко к нему, я могу разглядеть мелкие детали шрамов, покрывающих его плечи, а также линии, исчезающие на спине.

— Руэн. Ответь мне.

— Тебя это не касается. — Я не удивлена его грубым ответом. Но я, злюсь.

— Эти порезы не зазубренные. — Я облизываю сухие потрескавшиеся губы, не чувствуя ничего, кроме гнева и боли. — Ты не получил их от кого-то другого.

Он не отвечает, просто продолжает протирать струпья. Мой взгляд останавливается на его груди, впадинах хорошо тренированного и мускулистого тела. Я прикусываю губу, стискивая зубы.

Мне хочется обойти его и посмотреть, где заканчиваются шрамы на плечах и спине. Но в глубине души я знаю — они не заканчиваются. Возможно, на поверхности они сливаются в точку где-то у позвоночника, но на самом деле уходят куда глубже, чем плоть. Я знаю, потому что, сколько бы раз я ни исцелялась от своих собственных шрамов, мне до сих пор снятся кошмары, после которых я просыпаюсь, будто покрытая их призраками.

Руэн чертыхается, и я опускаю глаза и обнаруживаю, что он так усердно тер себя, что одна из струпьев полностью слезла, и кровь свободно течет из только что открывшейся раны. Я не думаю. Я просто реагирую. Схватив его за руку и не давая ему прикрыть порез, я тянусь за дополнительной тканью, лежащей на тумбочке. Я игнорирую травяной отвар и опускаю свежую салфетку в воду, смачивая ее, прежде чем поднести к его коже.

— Раздражая струпья ты не поспособствуешь к их заживлению, — заявляю я. — Но ты же знаешь это, не так ли? — Мой тон спокоен, мои слова ровные, когда я прижимаю влажную ткань к его ране и наблюдаю, как кровь просачивается сквозь нее так, как не просачивалась бы, если бы эти раны были нанесены чем-то другим, кроме серы.

Мои движения умеренны. Я не давлю слишком сильно, но тщательно промываю рану, прежде чем отложить ткань в сторону и забрать у него его. К моему большому удивлению, он не сопротивляется, но я не комментирую, вдавливая травы в отверстие на его коже. Мгновение спустя у него вырывается шипение, и предплечье под моей хваткой напрягается, когда я предполагаю, что его пронзает боль.

— Я