Синие бабочки - Джек Тодд

– В полном. Но давай прогуляемся до моей комнаты, дорогая.

– Сейчас комендантский час, – фыркает она с явным недоверием.

– И что? Боишься, что я накажу тебя за его нарушение прямо в коридоре? – смеюсь я иронично. – Вперед, милая, не заставляй меня повторять дважды. Иначе мне и впрямь придется тебя наказать.

Ванда поднимает на меня скептический взгляд, но в ее глазах отчетливо проскальзывает легкий страх: она не уверена, шучу я или нет. Не знаю, виной тому мое нетерпение или стальной блеск в зеленых глазах, но моя милая муза кивает и идет вперед, не потрудившись захватить с собой сумку. Из кармана форменного пиджака выглядывает телефон, и я почти уверен, что последний час она раз за разом проверяла уведомления. Ждала, что я напишу ей хоть что-нибудь.

Прости, милая, сегодня я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз. Ты заслужила.

В фойе студенческого общежития на нас поглядывают с любопытством, но никто не говорит ни слова. Ванда не оглядывается по сторонам, смотрит только перед собой и будто бы боится сделать лишний шаг. А я коротко улыбаюсь охранникам у парадных дверей и даже киваю подстригающему кусты садовнику, когда мы с музой шагаем в сторону преподавательского корпуса.

– И стоило так нервничать, дорогая Ванда? – усмехаюсь я, когда мы проходим в мою комнату, и закрываю дверь на ключ. Полагаю, Стилтон не будет против, если сегодня она задержится у меня на несколько часов. А я готов поставить что угодно, что уже завтра ректор попытается надавить на Ванду, а следом – на меня.

Но до завтра еще куча времени.

– Стоило, – разворачивается она ко мне, и на ее лице ни капли спокойствия. Не осталось и следа от улыбки, густые брови сведены к переносице, а губы мелко подрагивают. Ванда достает из кармана телефон и что-то ищет, но быстро сдается. – Черт побери. Ладно. Что сказали у ректора Стилтона? Общежитие на ушах стоит из-за смерти Джессики.

Моя милая муза осматривается вокруг, словно опасается, что где-нибудь в комнате притаились камеры. Наивная. Ту единственную камеру, что стояла здесь, я отключил еще несколько месяцев назад. Да и беспокоиться об этом стоило раньше. Намного раньше.

– Завтра с тобой будет говорить полиция, милая. – Я склоняюсь к ней и убираю за ухо серебристую прядь волос. – И будет просто чудесно, если ты расскажешь офицеру, как я не отходил от твоей постели все время, что ты лежала в медицинском кабинете. Мы же не хотим, чтобы Джессика Купер разрушила наше с тобой маленькое счастье, правда? – И перехожу на шепот: – Потому что я сделаю тебя счастливой, моя дорогая Ванда, даже если ради этого придется избавиться от всей академии Белмор разом.

Она замирает в полудюйме от меня и шумно выдыхает сквозь приоткрытые губы. Карие глаза поблескивают в тусклом свете настольной лампы, а длинные ресницы подрагивают. Кажется, еще немного, и милая муза расплачется, но вместо этого она хватает меня за ворот рубашки и целует. Глубоко. Яростно. С удовольствием.

Дорогая Ванда вкладывает в этот поцелуй отчаяние и влечение, избавиться от которого уже не в силах. Кто-то подсаживается на лекарства, кто-то курит или балуется алкоголем, а Ванда Уильямс зависима от меня. Может быть, даже больше, чем я от нее.

На губах оседают липкость и сладость блеска, стоит только разорвать поцелуй, но мне не хочется останавливаться. Вновь накрывая ее губы своими, я подхватываю Ванду на руки под бедра и усаживаю на кровать. Нависаю сверху и целую крепче, глубже и так, словно это последний поцелуй в нашей жизни. Липкий и горячий, тягучий, как кровь на иглах, что я вгоняю в тела жертв.

Идеальна. Идеальна. Идеальна.

– Рид, – шепчет она сбивчиво, упираясь ладонями мне в грудь. Отстраняется на пару дюймов и прикусывает нижнюю губу. Нервничает. – Подожди.

– Хочешь, чтобы я достал веревки, дорогая? Я сегодня не в настроении ждать, – выдыхаю я в ответ и криво ухмыляюсь. – И если ты не хочешь играть по-хорошему, мы всегда можем сыграть по-плохому. Тебе в любом случае понравится.

Но сегодня муза отказывается прислушиваться ко мне. Вновь приоткрывает рот и собирается произнести еще несколько слов, а внутри меня уже зарождается противное раздражение и легкая злость. Пожалуйста, милая, не заставляй меня делать тебе больно в тот единственный раз, когда я хочу быть мягок. Хотя бы немного.

– Я серьезно, – качает головой Ванда, уклонившись от нового поцелуя. Мое дыхание опасно учащается. – Я не собираюсь сдавать тебе полиции, Рид. Но у Генри Тейлора есть фотографии.

Картинка в голове не сразу собирается в единое целое: Генри Тейлор никак не мог видеть меня или Джессику Купер в тот злополучный день, когда она согласилась покинуть академию. И сделать фотографии в ста милях от Белмора – тем более. Крысеныш не покидал стен академии весь год, не уезжал даже на каникулы. Но до меня быстро доходит, что говорит Ванда о другом.

И это объясняет ее нервозность и бледность, отчаяние в глазах, когда она заглянула ко мне в кабинет.

– С рождественского бала, – продолжает она, крепко вцепившись в ворот моей рубашки, и едва не шипит под конец, – с твоим чертовым зеленым шарфом, Рид.

– И что? – усмехаюсь я спокойно и провожу языком по ее губам, слизывая остатки клубничного блеска. Кровь идет моей милой музе гораздо больше. – Хочешь, чтобы я избавился от Тейлора, потому что он видел тебя с моим членом во рту? Прости, дорогая, но это не мой стиль.

Возмущение и злость на лице Ванды дорогого стоят: темные глаза вспыхивают огнем, на щеках выступает румянец, а пальцы она стискивает так сильно, что белеют костяшки.

– Какой же ты все-таки ублюдок, – цедит она сквозь зубы, а ее горячее дыхание обжигает кожу. – Какого хрена ты делаешь вид, что это тебя не волнует? Он растащит эти фотографии по всему Белмору, если ты не заставишь ректора сделать его старостой академии вместо Джессики. По крайней мере, так он сказал, – добавляет она уже совсем другим тоном, будто поникнув.

– Тогда мне придется немного ему помочь. А тебе – расслабиться, дорогая. Половина академии и так в курсе, кто навещал тебя в медицинском кабинете, к чему тебе переживать о такой мелочи, как Тейлор? Особенно сегодня. – Я коротко усмехаюсь и перехватываю запястья Ванды одной рукой. Свободной расстегиваю и выдергиваю из шлевок ремень и крепко фиксирую ее руки. – Сегодня ты должна думать