Синие бабочки - Джек Тодд

шепчет, вот только читать по губам я пока не научилась. Остальные просто хмурятся или гнусно хихикают, будто уверены, что меня арестуют здесь и сейчас. Конечно, ведь мне так удобно было покончить с Джессикой Купер прямо из медицинского кабинета.

Из аудитории я выхожу, не говоря ни слова, и почти сразу натыкаюсь на стоящего позади ректора мужчину средних лет в полицейской форме. Голубая рубашка немного помята, короткие темные волосы лежат в беспорядке, а на лице многодневная щетина. Он выглядит неряшливо, но взгляд у него цепкий – кажется, он пронзает меня насквозь, сканирует, как рентгеновский луч. Ощущение не из приятных.

– Это офицер Смолдер, мисс Уильямс, – представляет его ректор и отступает в сторону. – Вы можете поговорить в соседнем кабинете, сейчас он свободен.

Я лишь киваю и покрепче перехватываю ремень сумки, поудобнее устраивая его на плече.

– Приятно познакомиться, мисс Уильямс. До кабинета мы дойдем сами, можете идти, мистер Стилтон, – с вежливой улыбкой произносит офицер Смолдер. – Думаю, студенты в состоянии не потеряться после допроса.

Судя по выражению лица, ректор таким раскладом недоволен, и улыбка его выглядит максимально неискренней и натянутой. И тем не менее он открывает перед нами двери соседнего кабинета, дожидается, пока мы пройдем внутрь, и захлопывает их с обратной стороны. Демонстративно громко, будто и сам недалеко ушел от студентов.

Рид не шутил, когда говорил, что ректор в ярости и готов разве что не вышвырнуть его из академии Белмор. И, если верить Риду, делать это он будет в первую очередь через меня. Черт бы его побрал.

Смолдер садится за один из столов и предлагает мне занять место напротив, и вот он, в отличие от ректора, улыбается вполне искренне, просто устало и без особого удовольствия. У него буквально на лице написано, насколько ему осточертели порядки в нашей академии. И если он думает, что со мной будет легче, чем со Стилтоном, то глубоко заблуждается. Никогда бы не подумала, что переживать за серийного убийцу я буду сильнее, чем за его жертв.

Шрам на шее обдает фантомной болью.

– Давайте не будем тянуть, мисс Уильямс, – говорит он, когда достает блокнот, и тут же делает какую-то пометку ручкой. – Мистер Эллиот утверждает, что вы состоите с ним в отношениях. Это правда?

Вот, значит, как будет строиться наш разговор. Офицер Смолдер не промах и заходит сразу с козырей.

– Правда, – пожимаю плечами я, неуютно ерзая на стуле. Низ живота отзывается болью. – Но я предпочитаю не кричать об этом на каждом углу.

– И в те дни, когда вы лежали в медицинском кабинете, он находился рядом? Или навещал вас только иногда? Не подумайте, это не официальный допрос, я просто хочу собрать информацию о мистере Эллиоте. – Он вновь улыбается, но его улыбке я больше не верю. – Так что если какие-то вопросы покажутся вам личными, можете просто не отвечать.

Он будто специально не рассказывает мне ни о правах, ни об адвокате, ни о правиле Миранды, а просто делает вид, что мы решили поболтать, как две добрых подружки. Сейчас обсудим парней, последние сплетни и со смехом разойдемся. Ага, как же. Я поджимаю губы и одергиваю рукава блузки. Надеюсь, он не заметил темнеющие на запястьях синяки.

– Рид… Профессор Эллиот приходил каждый день.

– А ранила вас мисс Купер? Никто в академии, кроме мистера Эллиота, не подтвердил, что напала на вас именно она.

– Потому что Джессика Купер – дочь богатого папочки и подружка ректора Стилтона, – фыркаю я озлобленно, но быстро меняю тон. – А я всего лишь студентка на гранте, большинство еще и считает, что я получила его только потому, что сплю с Ри… с профессором Эллиотом.

До чего же сложно называть его безликим «профессор Эллиот», когда для меня он давно перестал им быть. Рид, урод, ублюдок, господь бог – кто угодно, только не «профессор Эллиот». Ему попросту не подходит.

– А вы правда состоите с ним в отношениях? – вновь спрашивает офицер Смолдер и смотрит так пристально, словно хочет прожечь во мне дыру. Какого черта? – Он вас не принуждает?

Несколько секунд я просто молчу, приоткрывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба. Я была готова ко всему: что меня будут спрашивать, где и когда находился Рид, виделись ли мы в последнюю неделю, может быть, даже где я была вчера ночью. Но принуждает ли он меня? Перед глазами вспыхивают отрывки воспоминаний: тугие веревки на запястьях, его соблазнительная хищная ухмылка, кровь на губах и бархатистый голос, медленно сводящий с ума.

Боже, нет, только не сейчас. Приходится как следует тряхнуть головой, чтобы отбросить в сторону нахлынувшее наваждение.

– Нет, – отвечаю я наконец, стараясь придать голосу максимум возмущенности.

– Хорошо. Могу я посмотреть ваш телефон? Если вы не против, конечно, – улыбка к лицу офицера Смолдера, кажется, приклеилась навсегда. Он протягивает руку и делает вид, что не пытается лезть в мою жизнь. Что нет здесь никакого нарушения границ. – Уверен, вы переписывались или как-то общались. В наше время трудно представить отношения без переписки.

Внутри все холодеет. У меня в мессенджерах десятки сообщений от скрытых аккаунтов, но по переписке не составит труда понять, кто именно мне писал. И некоторые сообщения не то что подставят Рида, они сдадут его с потрохами. Чего стоят только те слова о музе и помощи, что он отправлял мне прошлым летом. Только идиот не сложит два и два. Но если я не дам офицеру телефон, он наверняка залезет в него другим путем. Через того же ректора, который, кажется, всерьез намерен заткнуть Риду рот.

Но быстрее, чем я успеваю принять решение, офицер хватает стоящую у моих ног сумку и достает из бокового кармана телефон. Черт!

– Я не давала согласия, – восклицаю я, чуть приподнявшись на стуле. – За такое можно и жалобу в участок написать.

– Пишите, мисс Уильямс, за это время я как раз проверю ваши мессенджеры, – кивает офицер как ни в чем не бывало, щелкая пальцами по экрану. – Ага, полагаю, вот и нужный контакт. Очень мило, что вы, опасаясь, что о ваших отношениях кто-то узнает, записали преподавателя по имени и поставили рядом сердечко. Но, наверное, кому попало вы телефон не даете.

Что? Я так и оседаю обратно, захлопнув рот, и не совсем понимаю, что происходит. Вчерашняя ночь помнится мне смутно, потому что после третьего круга я отключилась от усталости и легкой боли во всем теле, а проснулась уже в половине восьмого, с ужасом осознав, что нужно собираться на занятия. Рида