Хрустальная ложь - М. Эль

с ним, словно немое предупреждение: перед тобой не жертва, а женщина, чья родословная уходит корнями в кровь и сталь. Бордовое платье. Такой цвет носила её бабушка. Мама предпочитала фиолетовый. Если бы Валерию спросили, в чем самая безобидная странность её семьи, она бы ответила — женщины никогда не выходили замуж в белом. Никогда. Это было табу.

Виктор не мог оторвать от неё взгляда с того момента, как она вошла. Она была воплощением её любимого хаоса, его самой желанной катастрофы. Каждый её жест, каждый изгиб губ, каждый взгляд был вызовом. Он не понимал, что она с ним делает. Вокруг полно красивых, наглых девчонок, готовых упасть к его ногам по первому зову, но ни одна из них не заставляла его кровь пульсировать так, как эта женщина.

Она с первой встречи напомнила ему его покойную мать. Ох, как сильно отец её обожал. Просто боготворил. А всё потому, что она не прогибалась под его силой. Не уступала. Была ему равна. Виктор Энгель никогда не искал отношений намеренно. Знал, что однажды найдётся такая, что вскружит ему голову, как его мать, что сразила его отца.

Все те, кого мужчина встречал раньше, были разными. Но… не выдерживали. Сдавались. Покорялись. Ни к чему не стремились, думая, раз побывали в его постели, то уже особенные. Некоторые из-за денег. Некоторые из-за власти в городе. Они были поверхностными.

Отец. Люциан. С детства говорил маленькому Виктору:

«Не ищи простых. Они тебе не подходят. Как только найдешь ту, кто равна тебе по силе. Не по физической, а по духовной. Поймешь. Она твоя. Не пытайся сломать её, а стань частью её бури. Имей терпение, сын, ждать свою королеву».

Так что все, кто не был вхож в криминальный мир, отсеивались. Они бы испугались. Его жестокости, его властности, его постоянного контроля. Они бы сломались.

Эта… Господи. Эта женщина не давала себя контролировать. И, наверное, именно поэтому зацепила. Она не боялась его. Она боролась с ним. На равных. С ней хотелось сгореть.

— Давайте начистоту, госпожа Андрес, — хмыкнул Виктор, его голос был низким, полным бархатной угрозы, а глаза — льдинками, в которых плясало пламя. Он подвинул к ней пирожное, морковный торт, который он узнал из камер в её доме. Она любит его, черт возьми, как маленькая девочка любит тайные сладости. — Мы с вами взрослые люди. Самостоятельные, самодостаточные. Вы мне понравились. Очень. И я не намерен просто сидеть на месте, когда нашёл такое сокровище.

Лилит усмехнулась, её смех был низким. Она покачала головой, и чёрные пряди скользнули по плечам.

— Самоуверенно. Но за честность — плюс балл.

— О, так вы мне проверку устраиваете? — в его голосе звенела ирония, но в глазах мелькнул вызов.

— Верно. Раз уж мы самостоятельные, взрослые люди, — ответила Лилит, её палец изящно скользнул по кремовому краю торта, прежде чем она отправила кусочек в рот, смакуя вкус с закрытыми глазами. Её губы блестели. — Кстати, сколько тебе лет?

Виктор поднял бровь, удивлённый таким простым вопросом. Он думал, она станет спрашивать о клане или что-то вроде того, о бизнесе, о его влиянии, но нет. Она пошла по другой, совершенно непредсказуемой тропе, как всегда.

— Мне двадцать семь.

Лилит подавилась чаем, её глаза расширились, а на щеках проступил лёгкий румянец. Она отставила кружку с лёгким стуком.

— Кхам… Двадцать семь, — кивнула она, медленно приходя в себя. — Я думала, Вы… моложе.

Мужчина тихо рассмеялся, его глаза-айсберги сверкнули, а смех был низким, глубоким, отзывающимся где-то в её груди.

— Четыре года не такая большая разница, госпожа Андрес.

— Почти пять, — возразила Лилит, её губы изогнулись в тонкой, дразнящей усмешке, в которой читался новый вызов, новая игра. — Если быть точной, Энгель. Без одного месяца. И я всё ещё не понимаю, что такого особенного в «сокровище», чтобы молодой человек из приличной семьи так себя компрометировал. И так явно бросался в огонь, зная, что может сгореть.

Они говорили. Не спорили. Не стреляли язвительными репликами. Не мерялись властью, как два альфа-хищника. Просто говорили. Обо всём. О делах, о Нью-Йорке, о странностях его ритма, о еде. Он рассказывал, как однажды финансировал приют, а потом узнал, что через него отмывают деньги наркокартеля, и ему пришлось «чистить» свои вложения с особой жестокостью. Она — как защищала женщину, которая оказалась киллером в бегах, и как ей приходилось балансировать на грани закона, чтобы сохранить свою совесть.

— Значит, ты мафиози, прикидывающаяся адвокатом, — усмехнулся он, наливая им вино в тонкие хрустальные бокалы, его глаза внимательно следили за её реакцией. — Это я понял сразу. Есть в тебе, что-то кровавое.

— А ты — бизнесмен, который в отчётах пишет “пожертвования”, а в реальности снабжает оружием полконтинента, — парировала она, её взгляд был острым, но без злобы.

Виктор поднял брови, в его глазах блеснул огонёк азарта.

— Выглядит так, будто у нас много общего.

— Только одно, — ответила Лилит, её голос был низким и хриплым. — Мы оба — прекрасные лжецы. Настолько прекрасные, что порой сами верим в свой вымысел.

Мужчина поднял бокал.

— За ложь?

— За искренность в лицемерии, — поправила она, её губы изогнулись в тонкой, опасной усмешке.

Они чокнулись.

Хрусталь звякнул — коротко, как выстрел. Звук разнёсся по приватной ложе его ресторана, словно эхо далёкого боя.

— Так грехи замаливаем, — произнёс он, его глаза были прикованы к её янтарным зрачкам.

— Так грехи замаливаем, — одновременно с ним произнесла она, её голос был чистым и звонким, как второй выстрел.

И оба рассмеялись. Тихо, по-настоящему, без злости. Их смех был глубоким, полным какого-то странного, почти болезненного признания.

Позже, когда ужин подошёл к концу, они сидели ближе, чем позволяли приличия. Воздух между ними был наэлектризован. Она играла с его запонкой, сделанной из чёрного оникса, чувствуя тепло его руки. Он — с её взглядом, который был для него словно открытая книга и самая глубокая загадка одновременно.

Виктор попытался что-то сказать, его губы слегка приоткрылись, но она прервала его, положив палец на его подбородок.

— Не начинай. Только не сегодня. Сегодня — перемирие.

— На ночь? — уточнил он, его голос был низким, полным предвкушения.

— На бокал, — поправила она, её палец слегка надавил.

— Жестоко, моя госпожа. Очень жестоко.

— Я — адвокат, Энгель. Мы торгуемся до последнего. И ничто не бывает просто так.

Виктор улыбнулся. Это была не усмешка, а настоящая, искренняя улыбка, которая делала его невероятно притягательным.

— Ты знаешь, что, если бы ты была прокурором, я бы всё равно проиграл.

— Потому что я умнее? — в её