Хрустальная ложь - М. Эль

— Господи, мужики… — и добавила, хрипло, с нарастающей досадой, но уже без возможности отступить. — Говори адрес.

Один из особняков Виктора стоял на холме, буквально в нескольких кварталах от её собственного дома, словно гигантский, холодный страж. Он утопал в мягком свете уличных фонарей, отбрасывающих причудливые тени на идеально ухоженные лужайки и холодный мрамор фасада.

Охрана узнала её мгновенно. Эти громилы, которые всего несколько недель назад готовы были разорвать её на части, теперь стояли навытяжку.

— Добрый вечер, госпожа, — сказали почти хором, опустив головы в почтительном поклоне.

Лилит бросила на них быстрый, пронзительный взгляд, но промолчала. «Госпожа». Чёрт бы их всех побрал. Это прозвище, данное ей в клане Андрес, было одновременно клеймом и символом её силы. А здесь… она не понимала, что чувствует.

Внутри особняка пахло древесиной, дорогим вином и чем-то пряным — его запахом, который, казалось, витал в воздухе, даже когда его не было рядом. Селина металась по широкому коридору, её глаза были красными от слёз, она сжимала в руке телефон, не зная, к кому ещё обратиться.

— Он наверху, — залепетала она, увидев Лилит, как спасительную гавань. — В жару бредит. Я не знаю, что делать. Я боюсь, Лилит. Вик… он всегда болел на ногах, такого не было.

— Иди, — коротко бросила Лилит, уже снимая с плеч пиджак, чтобы не сковывал движения. — Позвони кому нужно. Своему врачу, если его личный доктор недоступен. Я разберусь.

Видимо после ночи на холодном полу и времени, проведенном в холодной воде Виктор простудился. Черт. Она об этом не подумала. У самой был хооший иммуитет с детства.

Селина кивнула, её лицо на секунду озарилось надеждой, и она скрылась за одной из дверей, явно спеша выполнить приказ. А Валерия Лилит поднялась по широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Каждый шаг отдавался в голове странным, гулким эхом, заглушающим стук её собственного сердца. Она чувствовала себя не в своей тарелке, словно зашла на чужую территорию, где правила были совершенно другими.

Спальня Виктора была такой же аскетичной и функциональной, как и его кабинет. Он лежал на огромной кровати, слишком бледный, чтобы быть собой. Рубашка прилипла к его телу от пота, волосы спутаны и прилипли ко лбу. Его дыхание было тяжёлым, прерывистым, а лицо вспотело, покрытое болезненным румянцем. На прикроватной тумбочке стоял стакан с водой, но нетронутый.

— Вот дьявол, — прошептала она, её голос был низким, почти нежным, но с оттенком отвращения к этой слабости. И села рядом, на край кровати.

Она сняла свой пиджак, закатала рукава рубашки до локтей, открывая тонкие, но сильные запястья. Затем достала из прикроватного ящика влажные салфетки, видимо, предусмотрительно оставленные Селиной. Влажной, прохладной тканью осторожно вытерла пот со лба Виктора, его висков, шеи. Он был горячим, как печь.

Виктор шевельнулся, нахмурился, издал невнятный стон и пробормотал что-то неразборчивое на незнакомом ей языке.

— Тише, — сказала она мягко, сама удивившись этому тону, почти колыбельной.

Он приоткрыл глаза — стеклянные, затуманенные лихорадкой, но всё ещё узнающие её.

— Рия?.. — от слабости он не выговорил её полное имя, сократив до старого, почти забытого обращения. Внутри Лилит что-то отозвалось, что-то давнее и болезненное, но девушка лишь поджала губы, откидывая чувства назад, глубоко в подсознание.

— Кто ж ещё, идиот, — её голос был хриплым, но без привычной остроты. Она выжала небольшое полотенце, которое нашла рядом, и приложила к его горячему лбу. — Идиот, который не вызвал врача, хотя его сестра умирает от страха.

Он усмехнулся сквозь жар, его глаза прищурились, в них мелькнула искра привычного озорства.

— Я знал… ты всё равно придёшь. Не дашь помереть просто так. Не дождёшься.

— Замолчи, — она прижала его плечо обратно к подушке, слегка надавливая. — И спи. Ты горишь.

— Не могу… — прошептал он, его голос был едва слышен, но в нём читалось что-то, что заставило её напрячься. — Не могу, когда ты рядом. Ты как огонь.

— Энгель… — начала Лилит, пытаясь вернуть себе привычный тон.

— Мм? — он посмотрел на неё сквозь ресницы, в его взгляде, несмотря на слабость, читалось нечто большее, чем просто бред.

— Заткнись и спи, — процедила она сквозь зубы, но без той злобы, которую вложила бы в эти слова ещё вчера.

Виктор послушно закрыл глаза, его дыхание стало чуть ровнее. Лилит вздохнула, этот выдох был долгим и прерывистым, словно она сбрасывала с себя невероятный груз. Она села на край кровати, чувствуя, как изнутри поднимается странное тепло, которого она давно не испытывала. Это было не желание убить, не ярость битвы. Это было что-то новое, сложное, до боли человеческое. И очень опасное.

Время шло медленно, словно не желая отпускать эту странную, хрупкую тишину. Лилит двигалась бесшумно, как тень. Она меняла влажные полотенца, прикладывая прохладную ткань к горячему лбу Виктора, проверяла его температуру, которая медленно, мучительно ползла вниз, поила его водой из стакана, поднося его к его пересохшим губам. Она делала всё это с той же механической точностью, с которой разбирала пистолет или анализировала судебные документы, но внутри неё бушевала буря.

— Без понятия, что творю, — ворчала она себе под нос, вытирая очередной вспотевший висок. — Ни черта не понимаю.

Иногда он снова что-то бормотал, его голос был глухим и невнятным от лихорадки. Обрывки фраз, которые она едва улавливала: об Италии, о каком-то старом доме, о лилии, о змейке, что, казалось, ускользала от него. Ей приходилось сжимать губы, чтобы не улыбнуться. Он бредил, но даже в бреду его мысли крутились вокруг неё, вокруг её мира, вокруг тех образов, что были им так тщательно изучены.

Когда температура наконец спала, и его дыхание стало ровным и глубоким, Валерия присела на край кровати, глядя на него. Он лежал, совершенно беззащитный, его лицо стало спокойным, почти детским в своей безмятежности. Он выглядел иначе — без своей ледяной уверенности, без маски власти, без хищного оскала. Просто человек. Спутанные платиновые волосы, тень щетины, бледная кожа. Человек, о котором она, чёрт возьми, заботилась. И это открытие, это чувство, было опаснее любого выстрела.

Она медленно провела кончиками пальцев по его волосам, откидывая пряди со лба. Тихо, почти нежно. Это прикосновение было настолько интимным, настолько чуждым её миру, что Лилит на мгновение замерла, удивившись самой себе.

— Умри ты раньше, чем я, — прошептала она, её голос был низким и хриплым, а слова звучали как древнее проклятие или клятва. — И я