Хрустальная ложь - М. Эль

Её голова лежала у него на плече, дыхание ровное, сонное. Виктор чуть повернул лицо, коснувшись губами её виска, ощущая мягкость волос и шелковистость кожи.

— Я же сказал тебе… — выдохнул он, голос его был глухим и усталым. — Оставайся дома.

Но она никогда не слушала. Упрямая, своенравная, независимая. И, черт побери, такая...

И он тоже никогда не слушался. Не ее, а себя. Свои принципы, свой расчет, свою холодную рациональность.

В доме Лилит он отключил сигнализацию, уверенно вводя код, который знал наизусть. Она бы потом спросила, откуда он знает. Он бы не ответил. Он бы всегда находил способ уйти от ответа, уводя разговор в сторону. Потому что сам же эту систему и придумал, сам приказал установить, настроить, а еще расставить камеры почти по всему периметру, с заботой обходя лишь ванную и спальню, где ее личное пространство было священным.

Виктор уложил её на кровать, словно хрупкую статуэтку. Бережно снял каблуки, зная, как ей будет тяжело утром, осторожно убрал волосы с лица, открывая ее прекрасные черты.

— Слишком упрямая, — прошептал он, почти касаясь пальцами её щёк, наслаждаясь этой близостью, этой возможностью просто смотреть на нее.

Открыл её расписание. Видел по камерам, где лежит блокнот. Пролистал дела, впитывая информацию.

Завтра — пусто. Только мелкие консультации. Мужчина удалил все будильники. Отменил все встречи, зная, как она будет реагировать. Написал секретарю, что она «взяла выходной», прикрывая ее, защищая, как всегда. Поставил у кровати стакан с водой, зная, что ей будет необходимо. На кухне сварил лёгкий куриный суп — она всё равно проснётся злая и голодная. А когда проголодается — лучше быть готовым.

Накрыл её мягким пледом, укрывая от холода. Посмотрел на неё долго — слишком долго, словно пытаясь запомнить каждую деталь, каждый изгиб ее лица.

И только после этого, вздохнув, вышел из спальни, ощущая себя сломленным. На душе было и тревожно, и тепло одновременно. Он пытался убедить себя, что все делает правильно, но…

На пороге остановился, вглядываясь в ее комнату.

Шёпотом, почти едва слышно, обращаясь словно к самому себе:

— Спи, Андрес. Пока ты не поняла, что я делаю что-то, чего делать не должен. Прежде, чем я сделаю это ещё раз. Прежде, чем я совсем потеряю контроль.

Виктор закрыл её дверь, понимая, что совершает нечто большее, чем просто заботу. Понимая, что переступил черту. И ушёл. Сам не веря, что только что сделал.

...

Голова болела так, будто по ней всю ночь прыгали кланы враждующих мафиози, устроив ожесточенную схватку прямо внутри ее черепной коробки. Каждый удар пульса отдавался тупой болью, и Лилит чувствовала, что утро будет очень долгим и очень тяжелым.

Она открыла глаза.

Сначала — потолок, незнакомый, но почему-то такой знакомый. Потом — одеяло, аккуратно накинутое на нее. Потом — стакан воды у кровати, словно заботливая рука предвидела ее нужду. Потом — кастрюля тёплого супа на плите, запах которого едва доносился из кухни, но уже вызывал легкий голод. Потом — отсутствие будильников, отмененные встречи, наступившая вдруг тишина.

И только потом: ОН.

Нет, его не было в комнате, но его вмешательство ощущалось в каждом сантиметре пространства, в каждой детали, в каждой, казалось бы, случайной мелочи. Его присутствие было незримым, но всеобъемлющим.

Девушка резко села, голова взорвалась новой волной боли, но гнев был сильнее.

— Какого… — она потрогала голову, пытаясь унять пульсирующую боль. — Кто…?

В памяти, словно осколки разбитого зеркала, вспыхивали обрывки воспоминаний: клуб, синий свет, оглушающая музыка. Коктейль.

И…

Тревожная, но такая тёплая тень. Чьи-то сильные руки. Его отчетливый, ни с чем не сравнимый запах.

Его голос, тянущий «тише, змейка…» прямо над ухом. Она выругалась на всех известных ей языках, от итальянского до русского, ее голос был хриплым от злости. Потом пошла в ванную, умылась ледяной водой, пытаясь смыть остатки сна и тумана. Посмотрела на себя в зеркало: красные глаза, затянутая туманом злости улыбка, которая выглядела скорее как гримаса.

— Всё. Я его убью, — прошептала Лилит своему отражению. — Сегодня.

Лилит пришла к кофейному столику, увидела бумажку, написанную черными чернилами, его почерком.

«Не злись.

Ты была… полумёртвая.

Спи.

Еда на плите.

— В.»

Она сжала записку, смяла её в кулаке, чувствуя, как бумажка превращается в крошечный комок гнева. Взяла нож — не маленький кухонный, а тот самый, который обычно лежал в её сумке рядом с паспортом. Холодное лезвие приятно легло в ладонь.

— Ах ты… — процедила девушка сквозь зубы. — Ты думаешь, я позволю так с собой обращаться?

Лилит влетела в его пентхаус как буря. Дверь едва не слетела с петель, врезавшись в стену. Охране, стоящей у входа, казалось, было плевать: они привыкли к её внезапным появлениям и буйному нраву.

Виктор сидел за столом, в белой рубашке, рукава закатаны до локтей, открывая сильные предплечья. Он пил кофе из тонкой фарфоровой чашки. На столе — документы, разложенные в идеальном порядке. Он выглядел так, будто ничего в мире не могло вывести его из равновесия. Он поднял глаза. Увидел её. Увидел нож в её руке. Медленно поставил чашку на блюдце, без единого лишнего движения.

— Доброе утро, — сказал мужчина так спокойно, что хотелось ударить его этим же кофе по голове.

— Доброе? — Лилит почувствовала, что сходит с ума. — Думаешь, доброе?!

— Ну, ты не умерла, — пожал плечами он, его голос был абсолютно ровным. — Значит доб…

Лилит кинула в него ножом.

Он увернулся на миллиметр, едва заметным движением головы. Нож со свистом пролетел мимо и вонзился в стену рядом с его ухом, глубоко, с глухим стуком.

Виктор даже не моргнул. Его взгляд был сосредоточен на ней.

— Ты закончила? — спросил он, в его голосе прозвучала нотка усталости.

— Нет! — закричала она, ее голос сорвался.

Лилит метнулась к нему. Он поднялся, поймал её руку, но она вывернулась, развернулась и толкнула его в грудь, пытаясь выместить всю свою злость.

— Ты подмешал мне что-то, Энгель! — закричала она, в её глазах горел огонь. — Ты что, совсем охренел?!

— Оно было безопасно. Я проверил.

— ПРИЧЁМ ТУТ БЕЗОПАСНОСТЬ?! Ты в край двинулся? Это что, твой новый способ ухаживать? Усыплять женщин?! Что ты со мной ночью делал?!

Виктор устало выдохнул, проводя рукой по лицу. Он знал, что это будет тяжело.

— Ты собиралась пить как проклятая. И падать. И, возможно, ломать себе что-нибудь. — он посмотрел на нее серьезно. — Тебе напомнить, что это не Европа, где у тебя тысячи охранников, а клубы принадлежат твоей семье? Это Нью-Йорк. Мудаков, готовых пустить по кругу такую,