Кто такая Марта - Екатерина Началова

Нерешительно глазею на величественные пики гор вдалеке, спокойную гладь озера пониже, редкие островки небольших полуголых деревьев, на удачу трогаю похожие на колокольчики мелкие цветы и аккуратно поворачиваю сначала в сад. Пока иду, успеваю спохватиться, что иду в гости не только без приглашения, но и без подарка, что при отсутствии приглашения вовсе никуда не годится. Так-то Кирел мне не родной дедушка, а, можно, сказать, нечаянный, гостевой, так что родственные дозволения не действуют… Чертыхаюсь. Единственное, что придумываю, хотя бы дать символический подарок дому. Вырываю собственный длинный волосок и завязываю его на первом кряжистом дереве. Забавно, там уже завязан чей-то волос — тоже длинный, но уже старый. Видно, я не первая с пустыми руками.

Садик маленький и такой же уютный, как дом. Я с удовольствием оглядываюсь, в каждой мелочи замечая что-то неуловимо кругленькое и родное. Может это дорожки, выложенные мелкой цветной галькой, может цветы самых разных и неожиданных сортов — сразу видно, что хозяин любит разнообразие. Мерно качают головками экзотические антуриумы, с высунутыми яркими языками, рядом возвышаются статные подсолнечники с меня ростом, а где-то у них под ногами брызгами раскиданы маленькие, и от того немного смешные, васильки.

Кирела я нахожу около яблони.

— Дедуля, — робко окликаю.

Он медленно оглядывается. Вместо обычной мантии на старом маге вполне традиционная одежда — светлые штаны, льняная рубашка, поверх которой надет плотный шерстяной жилет. На голове красуется потрепанная шапка горчичного цвета. Рукава рубахи немного запачканы землей. Не знала бы, кто передо мной, приняла бы могущественного мага за обычного садовника.

На лице Кирела отчетливо проявляется радостное удивление.

— Марта? Ты как тут… — он тут же догадывается. — А! Рейтор?

Виновато киваю, сдавая Рея. Знаю, что великий маг читает мысли не хуже всеведущих. Сам Кирел всегда с улыбкой говорил, что это ветер шепчет ему.

— Засранец крылатый, а… Набрался Силы и вот — пользуется. Мало его лупили, — Кирел говорит беззлобно. — Ты вовремя. Я сегодня внезапно взбодрился, решил приготовить что-нибудь… Будешь, пирог, девочка?

Он всегда звал меня «дитя». Или «девочкой», сколько бы лет мне не было.

Киваю.

— Возьми-ка яблоки.

Дедуля сгружает мне собранные яблоки. С готовностью беру плоды на локоть. Они зеленые, то с красными, то розовыми, то с желтыми бочками, пахучие-пахучие. Свежий кисловатый аромат мгновенно пропитывает рукав платья.

— Заходи.

Он не спрашивает, зачем я пришла, а я пока не говорю — жду удобного момента, да и невежливо начинать говорить с порога. В доме светло, уютно, пахнет травами и тем особенным ароматом, который говорит, что дом давно обжит, что картина с подсолнухами, которая висит напротив входа, находится там уже больше лет, чем я живу, и будет висеть еще столько же, потому что таков установившийся порядок.

У входа несколько старых крючков — в форме оленя, быка, ворона. На одном висит соломенная шляпа с обломанным краем.

Немного стыдно, будто я подсматриваю за жизнью дедули, когда он этого не просил. Стараюсь слишком не глазеть. На кухне стоит большой деревянный остров. Я споласкиваю сорванные яблоки в прохладной воде, а дедуля быстро режет их на части. Мы перебрасываемся только бытовыми фразами.

«Ещё?»

«Немного».

«Достаточно?»

«Пожалуй».

«Сюда!»

«Да, хорошо».

Я спрашиваю, где полотенце, а дедуля велит мне надеть фартук, чтобы не замарать платье.

Я знаю, что он любит готовить, поэтому не мешаю. Мирно сижу, пока дедуля не спеша взбивает пять яиц в старой миске. Пальцы у него воздушные, тонкие, морщинистые-морщинистые. Они кажутся неплотными, и я на мгновение воображаю, что они вот-вот станут прозрачными и растают в воздухе. Нарезанные дольками яблоки стоят в отдельной чаше, покорно ожидая участи. Мои вопросы, резанные почти такими же дольками, лежат у меня в голове и активно просятся на волю.

Сую одну дольку в рот, и она кисло прыскает на язык.

— Дедуля… — Решив, что пришло время, достаю из кармана свою выписку. — Я сходила в архив, взяла свою выписку, а там… почти ничего не написано.

Кирел бросает спокойный взгляд на официальную бумагу, но в руки не берет. Растопив печь, он выкладывает тесто в форму.

— Теперь укладывай яблоки, — велит.

Шарлотка… Ничего необычного не происходит, Кирел всю жизнь кормил меня шарлоткой, но теперь я невольно вспоминаю шарлотку Сокура. Как он одним пальцем пододвигал ее ко мне поближе и его взгляд при этом.

Марта… Ты же любишь шарлотку.

Кусаю губы, собирая себя во что-то хотя бы относительно твердое.

— Потом взяла выписку на маму… — выкладываю следующую бумагу и тычу пальцем. — Смотри! Я не значусь среди ее детей. Почему? Я не родная? — решительно спрашиваю.

Кирел улыбается в подбородок.

— Ох, неразумное дитя, что ты себе напридумывала? — смешливый тон привычно развеивает страхи, заставляя меня с надеждой заморгать. — Ты старшая дочь своего отца, ты с ног до головы его дочь и дочь своей матери. Не сомневайся. Я знаю твою родословную лет на пятьсот вниз…

Он помогает мне с яблоками, потому что сейчас у меня самые медленные пальцы.

— Родилась ты второй — после Демиса. Прекрасно помню, как он ревел басом, а ты — едва-едва. Что говорить, я тогда и сам поплакал, — дедуля подслеповато щурит глаза, тепло улыбаясь воспоминаниям. — А не видишь себя в выписке, потому что у тебя не тот уровень доступа.

Такого ответа я не ожидаю, поэтому временно теряюсь.

— Уровень? Но у меня шестой… Какой еще нужен?!

— Выше, — Кирел небрежно пожимает плечами. — Что тебя удивляет, дитя? Ты пошла тайной тропой, секретным путем… Знаешь ли, не всем дозволяются такие передвижения. И знать о них могут немногие.

Не зная, что и сказать, хлопаю глазами. Вот оно что… Значит… Значит… Сок был у озера и тоже засекречен… Вот поэтому только пять строчек!

— Получается, у Рея теперь тоже секретность?

— Ага! — легко сообщает Кирел.

Он долго ставит пирог в печь, шумит и шаркает круглой глиняной формой, затем снова поворачивается ко мне — уже с виноватой улыбкой.

— Ты прости меня. Не было иного пути. Главное, что у тебя получилось. Что бы ты себе не думала — получилось.

— Но я же нарушила